Неоконченный разговор

Воскресенье выдалось на редкость жарким. Даже в тени стоял знойный воздух. Ребята на совхозном автобусе уехали на море. Не поехали только двое: Наташа Тоцкая, ей с утра нездоровилось, и Лёшка Шатов, он остался с ней за компанию. Они сидели в клубе. Кирпичные метровой толщины стены держали прохладу. Солнечный свет косо падал из высоких окон, расстилаясь белыми половиками по полу, рассыпаясь бликами по никелированным спинкам кроватей.

 — Воображаю, какое у них пекло, — сказал Лёшка, посмотрев в окно.

 — На море не бывает жарко, — тоном сведущего человека возразила Наташа, — всегда бриз.

 Лёшка поморщился, как будто его уличили в невежестве. Они замолчали. Встряхнув волосами, Наташа взглянула на Лёшку, ожидая продолжения разговора. Они сидели на кроватях друг против друга.

 — А я вчера тебя видел в библиотеке. Что взяла?

 — «Войну и мир».

 — Фу! Господа с жиру бесятся, а ты им сочувствуй.

 — А ты, значит, про крестьян и рабочих читаешь?

 — Нет, почему? «Белые ночи» Достоевского. А чего ты богатых защищаешь?

 — Мой дедушка до революции был коннозаводчиком. Ну, коней разводил, породистых, понимаешь? Богатым человеком был.

 — Понимаю.

 — В обед у него за столом сидели человек двадцать — родственники, гости и работники. А в тридцать седьмом деда расстреляли. Кто-то из бывших работников, из твоих простых людей, настучал.

 — Ну, не знаю… Всё равно Лев Толстой нехороший человек.

 — Чем это он перед тобой провинился?

 — Писал, что военные — дармоеды.

 — А ты, значит, офицером хочешь стать?

 — Кинорежиссёром. Хочу снять фильм о Брестской крепости, такой, чтоб кровь в жилах стыла. Понимаешь? На экране война должна быть настоящей, страшной, не игрушечной. Пока что пишу сценарий.

 — Мой отец на войне танкистом был. Фильмы про войну не смотрит, и сам про войну не рассказывает. Никогда. У него осколок под сердцем нашли. Оперировали. Вот я и решила хирургом стать.

 — Резать будешь?

 — Режут свиней. А я буду оперировать.

 — Не дашь спокойно умереть?

 — Не дам. Человек должен жить вечно. Для того и медицина.

 — Э, на всех места не хватит.

 — Будем уступать друг другу.

 Лёшка улыбнулся криво и поднял глаза кверху. В снопе солнечного света плавали пылинки. Они сияли, как золотые, кружились, сходясь и расходясь, будто танцевали…

 — Красиво, — сказала Наташа, проследив Лёшкин взгляд.

 Лёшка обрадовался, смешался, посуровел. Умные мысли в голове кончились, он лихорадочно соображал, о чём говорить дальше, и нервно подрыгивал ногой. Наташа истолковала его молчание по-своему.

 — Зря не поехал, сейчас веселился бы… с Алкой!

 — Что я, моря не видел? — сказал Лёшка чересчур громко, пропустив мимо ушей замечание насчёт Аллы.

 Наташа откинулась на подушку. Левую руку она заложила за голову, правую вытянула вдоль тела. Лёшка рассматривал её пальцы. Они были красивые — длинные, тонкие, с ногтями овальной формы. Между большим и указательным пальцем — мозоль от проволочного ножика, которым срезали виноградные грозди. Лёшка хмыкнул.

 — А мозоли-то у нас одинаковые! — сказал он радостно, показав свои пальцы на правой руке.

 Наташа улыбнулась. Подумав немного, спросила:

 — Она тебе нравится?

 — Кто?

 — Алка.

 Лёшка фыркнул.

 — С чего ты взяла?

 — Только с ней и танцуешь.

 Лёшка покраснел до ушей, глаза его бегали.

 — Как бы тебе сказать… Мы нашли точку соприкосновения. То есть, это, мы нашли общую тему — Иду Кляйн. Знаешь такую?

 Наташа пожала плечами. Она мало кого знала в Салехарде.

 — Моя бывшая соседка. Муж у неё Владас. Мы потом от них переехали. А вот Алка теперь с ними живёт. Интересные люди! Особенно Ида. Штучка с перцем!

 Лёшка принялся рассказывать Наташе случаи из жизни Иды Кляйн. Рассказывал он в лицах, так увлекательно, так ярко и сочно, что Наташа искренно смеялась.

 — Ты, правда, пишешь сценарий? — спросила она у него, поднимаясь на кровати и поправляя волосы. — Трудно, наверно?

 — А, ерунда… То есть не ерунда, мука адова, как говорил один поэт. Бумаги извёл — кучу! Не идёт слово. Бьюсь, а толку мало.

 — А сочини… Например, про нас… Что-нибудь такое… красивое.

 — Экспромт? Попробую, только, чур, не ругай потом… Так, в общем, представь: я твой муж, а ты моя жена.

 — Ты мой муж, а я твоя жена, — охотно повторила Наташа и, подавшись к нему, прибавила от себя: — У нас есть собака, спаниель.

 — Нехай будет собака. И мы втроём живём в домике.

 — В сарае.

 — Хорошо, в сарае. Вот с такими щелями.

 — Да! И без дверей. Дождь льёт как из ведра. Холод из щелей. А мы читаем книжки. Слушаем Баха. Папа из Риги привёз пластинки с органом. Тебе бы понравилось…

 — Уже нравится, — сказал Лёшка.

 Они рассмеялись. Фантазия увлекла обоих. Говорили наперебой. Обмениваясь словами, они всё чаще делали паузы и смотрели на губы друг другу. Глаза у Наташи, отливая влажным блеском, совершенно потемнели, расширились. «Пора!» — повелел внутренний голос Лёшке, он заговорил:

 — Наташа, я тебя… Ты мне…

 Она напряглась, выпрямив спину. И тут в зал ворвалась шумная гурьба. Ребята приехали с моря. Лёшка не успел договорить. Наташу обступили мальчики.

 — Салют, Натали! — сказал Боб, размахивая полотенцем.

 — Ты как, Натали? — спросил Серж, возвышаясь над головами приятелей. — Не замёрзла?

 — Как дела, старуха? — пропищал Мишель.

 Наташа рассмеялась, подняв большой палец вверх.

 — Натали, море без тебя, как гитара без струн! — закатывая глаза, нараспев проговорил Джон.

 Мальчики принялись хохотать как сумасшедшие. Эти четверо всегда держались стаей. В клубе они жили отдельно от других мальчиков — в обитом фанерой закутке с дверью (то ли гримёрка, то ли раздевалка). Наташу они уважали, выделяя её из прочих, как они говорили, чуваков и чувих. Ребята они были смышлёные: только увидели, что зарплату складывают в общий котёл, как тотчас охладели к работе и потешались над теми, кто безотказно работал. На танцы не ходили, у них была своя гитара. Джон пел Высоцкого или играл Led Zeppelin.

 — Натали, прикинь, — продолжал Серж, — Мишель засунул медузу Алке в трусы!

 — Видела бы ты, как она возила его по песку мордой!

 Приземистый Мишель мигом спрятался за спинами друзей, а те реготали громко. Наташа слушала их охотно, поворачиваясь то к одному, то к другому и, казалось, совсем забыла о Лёшке.

 — Натали! Натали! Натали! — звучало беспрерывно.

 Это слово бесило Лёшку. Такое глупое, такое пошлое, будто не имя, а кличка. Передёрнув от злости плечами, он стремительно вышел из клуба. Однако в дверях столкнулся с Аллой. Она взвизгнула как ошпаренная.

 — Тьфу, на тебя! — вскрикнул он, отскочив от неё.

 Она прошипела ему в лицо и, когда они разминулись, крикнула:

 — Узнал, кто ей нравится?

 — Узна-а-л, — пропел он счастливым голосом.

 Алла подняла бровь от удивления и, помедлив на пороге, проводила Лёшку долгим взглядом.

18 мая 2015

  Из сборника повестей и рассказов «Мариенталь» — Mariental.

            В оформлении страницы использованы работы Нины Баженовой.