Под дождём

У подъездов, на лавочках и под лавочками, сидели, как на выставке, коты самых разнообразных мастей. На одних мордах Василий читал сочувствие, на других — злорадство. Но все они были свободные и гордые коты китайской стены! «Счастливцы! — завидовал Василий, которого взяли в плен спящим, прямо с капота любимой Ауди. — Если больше не свидимся, прощаю вас всех. Если свидимся — поговорим ещё».

Одинокий голубь, пытаясь напиться, ловил капли, стекающие с крыши, и крутился вокруг своей оси. «Наркоман, штоле?» — подумал Василий. Голубь на секунду замер, нехорошо посмотрел на Василия и снова начал кружиться. Василий представил, как легко он мог бы наброситься на голубя и выдрать из него пух и перья. Голуби — это весело! Василий так явственно ощутил вкус перьев во рту, что лёгкая судорога пробежала по лапам и морде. Спортивному мальчику эта активность не понравилась, и он чуть крепче зажал кота. «Я ещё вернусь к тебе, танцор! Вальсируй пока!» — прощался Василий с голубем.

— У мамы аллергия, к нам нельзя! — сказала девочка.

У кота затеплилась надежда, что далеко не унесут. Ещё потаскают, подумают — и скинут, как балласт. А то ведь баба Вера выйдет, а его — милого Васеньки, единственной отрады — и нету… «Мяу!» — жалобно протянул кот, жалея старушку.

— Ой, бедненький, молочка хочет! — сказала девочка.

Василий представил вечное скисшее молоко в блюдце у второго подъезда третьего корпуса, и его начало мутить. «Сама пей молочко, дура, а ещё рыжая! Позоришь масть!» Эта человеческая кошечка была, несомненно, самой опасной и непредсказуемой из всех троих. «Такая маленькая, а уже манипулятор! Молодец, вертихвостка! — невольно отметил Василий. — А эти два котика чуть ли не на цыпочках вокруг неё ходят. Слабаки».

— Твою маму я беру на себя. Я знаю хорошие таблетки. После бабушки остались, — сказал юный спортсмен и ещё плотнее прижал кота к себе.

— Твоя бабушка уехала на дачу? — спросила девочка.

— Нет, она умерла, — ответил мальчик.

— Ой, — сказала девочка.

— От старости, — пояснил мальчик.

Второй мальчик, в очках, спросил: «Разве таблетки можно пить без рецепта?» Но его не услышали.

— Возьми котика себе! Он тебя утешит, — предложила девочка спортивному мальчику.

— Нельзя. Старший брат замучает, — уверенно сказал он. — Решим по ходу, кто возьмёт.

Он и девочка обернулись на мальчика в очках. Тот в свою очередь тоже обернулся, но никого не увидел.

Василию давно было нечем дышать. «Что ж ты делаешь, фармацевт, душитель! Люди, спасите!» — взвыл бы Василий, если бы смог открыть пасть. В глазах потемнело. Василий провалился в эту темноту, как в подвал первого подъезда второго корпуса. Откуда-то из тумана выплыла старушка… Баба Вера? Баба Вера, родненькая, спаси! Кастрируют ведь! Генофонд всей китайской стены под угрозой! Обещаю, синиц больше не трону. Пусть живут. Пусть хоть по голове скачут — ухом не поведу. Баба Вера, всё, что хочешь, пообещаю, только выручи!

Старушка держала мышку за хвост и звала: «Вась-Вась-Вась! Смотри, что я тебе принесла». Звала и тревожилась, куда делся её котенька-коток. У мыши глаза горели красным, как задние фары Ауди… Мышь начала раздуваться, точно воздушный шар, заполняя собой всё пространство, пока наконец не лопнула, окропив мир тёплым и красным. Одна капля больно ударила Василия по носу, тем самым вернув его в бренный мир.

— Ой, смотрите, какая милаха! — закричала девочка, показывая на котёнка у следующего подъезда.

Хватка спортивного мальчика ослабла. Василий тоже смог повернуть голову. У подъезда сидела совсем ещё юная особа черепаховой окраски. «А ничего так будет киска! С такой приятно сыграть в „кис, кис — мяу”», — подумал Василий, но почему-то вспомнил её, Кармен. Уж, казалось бы, март растаял далеко позади, а эта чёрная бестия, любившая перебегать дорогу перед близко идущим человеком, всё ещё жила в его сердце. А какие у неё были глаза! Жёлтые и лживые, они дразнили, но близко не подпускали. А какие у неё были когти! Он встретил её, когда она только совершила побег через форточку, которую забыли закрыть. Её когти, пострадавшие от прыжка на дерево, были рваными и острыми. Приятно вспомнить, как она полоснула его по морде. Неделю не заживало. Однако давненько её не видно. Жива ли? А ведь он предупреждал. Но молодая, избалованная, разве такая послушает?

Дети остановились, разглядывая кошечку.

— А давайте её усыновим! — шёпотом сказала девочка.

— Удочерим! — поправил мальчик в очках. Но его не услышали.

— Я её возьму! — запрыгала девочка.

— У твоей мамы аллергия, — напомнил спортивный мальчик.

— Ей понравится, смотри, какая прелесть! У мамы такая шуба! И ты обещал таблетки своей бабушки. Мама разрешит, я знаю, я знаю.

— А этого куда? — одновременно спросили мальчики.

— А этот уже взрослый. Взрослых не усыновляют! — авторитетно заявила девочка.

— Ну хорошо, давай! — согласился спортивный мальчик.

— Как же так? — спросил мальчик в очках. — Тогда надо их обоих приютить.

Но его опять никто не услышал. Его никогда не слышали, и он к этому давно привык, он даже сам не был уверен, говорит ли он или только думает, что говорит.

Кота выпустили. Он тут же исчез, юркнув в колючие кусты клумбы. А дети подманили Черепашку примитивным «кис-кис». Та из природного любопытства подошла. Её с лёгкостью полонили и понесли прочь от родного подъезда. «Прости, киска!» — мяукнул ей из кустов Василий.

Сидеть под кустом было сыро, а сырость он не любил. Немного выждать — и залечь под нагретый автомобиль. Это ли не счастье?

Тем временем троица, не обращая внимания на моросящий дождь, побрела дальше. Творить добро.