Odonatoptera (лат.) — стрекоза

  — Товарищ майор, а вы меня совсем не помните? — лейтенант исподлобья, всё ещё недоверчиво, смотрел на Якова, который и сам, надо сказать, был озадачен вопросом. За его спиной Клоков и Бердзенишвили удивлённо переглянулись.

— Не припоминаю, извините. Представьтесь, пожалуйста.

— Участковый здешнего отделения милиции лейтенант Пинчук.

— А имя-отчество?

— Александр Иванович.

— Нет. Точно нет. Может быть, пройдём в помещение? Мы на службе, время дорого.

Участковый посторонился, пропуская всех троих внутрь.

В морге оказалось чисто и пусто. Несколько металлических столов в рост человека, окна с закрашенными белой краской стёклами, пара шкафов с инструментарием — всё.

Прибывших встретил немолодой человек в белом халате.

— Вы, я так понимаю, главный в этом заведении? А я Шноль, майор госбезопасности, это мои подчиненные, Бердзенишвили и Клоков.

— Стахов. — коротко кивнул доктор и замолчал в ожидании продолжения.

— По нашим сведениям, сюда к вам не так давно доставлено тело. Молодой человек, лет, примерно, двадцати пяти, выше среднего роста, спортивной внешности, не загорелый. Смерть наступила сегодня утром, причина неизвестна, так?

Доктор коротко встретился взглядом с участковым и кивнул.

— Благодарю за точный и предельно лаконичный ответ. Нам хотелось бы взглянуть, если вы не возражаете конечно.

Стахов обречённо вздохнул и как-то деревянно махнул рукой в сторону ещё одной, закрытой, двери:

— Сюда проходите.

Все прошли в небольшую комнатку, в которой был всего один, точно такой же, металлический стол, со сверкающей полированной нержавейкой поверхностью. Стол был пуст.

После некоторого молчания, Шноль совершенно спокойным и оттого очень неприятным голосом осведомился:

— Так. Это у вас здесь… как правильно, разделочная, да?

Доктор едва заметно усмехнулся, за спиной нервно хихикнул милиционер.

— Прозекторская.

— Граждане мои хорошие, а сейчас толково и точно, что здесь произошло и где труп. С необходимыми подробностями и без ненужных лирических отступлений. Доктор, вы первый.

Доктор Стахов ещё раз вздохнул:

— Сегодня, около десяти утра, местный водовоз Карпычев доставил сюда на своей телеге труп, обнаруженный им на просёлочной дороге. Место указать?

— Не нужно, мы уже там были, дальше.

— Да? Ну хорошо. Тело было перемещено на этот вот стол. Я немедленно позвонил в отделение милиции и вызвал участкового Пинчука.

— Зачем?

— Так положено по правилам. На мой взгляд, труп был по их, милицейской части.

— Ну да, можно так заключить, редко молодые люди спортивного вида умирают ни с того ни с сего средь бела дня. Прошу вас, продолжайте.

— Пока участковый добирался до морга, я снял с покойного одежду и приготовил инструментарий для вскрытия.

— Что-нибудь показалось вам странным?

— Да нет, ничего особенного, труп как труп. Вот только кожа не загорелая совсем, что довольно необычно для нашей местности и времени года.

— Что-то ещё?

— Про оспинки скажи, — подсказал Пинчук.

— Да, понимаете, товарищ майор, в стране обязательная вакцинация против оспы, а у него ни на одном плече нет характерных следов от прививок.

— Интересно, — протянул Шноль, — он, что же, иностранец, по-вашему? — а про себя отметил: «Учтём эту деталь на будущее».

— Вот уж, к таким выводам я не пришёл, не моё дело, — пожал плечами доктор.

— Разрешите вопрос к доктору, товарищ майор? — Бердзенишвили сделал шаг вперёд. Шноль кивнул.

— Почему у вас тут так тепло, товарищ Стахов? Высоковатая температура для морга, нет?

— С утра нет электричества, говорят, авария на подстанции. Холодильная установка не работает.

— А что же ваш генератор? Должен же быть дежурный дизель, мало ли, операция срочная или ещё что.

— Пробовали запустить, не включается. Послали за мотористом, без него не разобраться. Ждём. Выходной день, мало ли, где он: на огороде, на рыбалке, купаться ушёл, — доктор виновато развёл руками.

— Поэтому вы решили начинать вскрытие немедленно? — развил мысль подчинённого Шноль. — Что показало обследование? Выяснили причину смерти?

Ему показалось, или доктор действительно смутился на секунду. Конечно, заминку можно списать на волнение, всё же официальная беседа с представителями Комитета государственной безопасности, находящимися при исполнении служебных обязанностей, это вам, знаете ли, не дружеская болтовня о том о сём, каждое неосторожное слово может привести к непредсказуемым последствиям.

Яков так же коротко взглянул и на участкового. Тот просто смотрел в пол.

— А вскрыть-то я его и не успел. Александр Иванович быстро приехал, пока он делал внешний осмотр тела, одежды, пока вопросы задавал. А потом вот это и случилось.

«Врёт», — с уверенностью заключил Яков.

— Ну а теперь, я полагаю, мы подошли к самому интересному, не так ли? Что же здесь у вас произошло, и где, собственно, труп. Прошу вас, товарищ лейтенант, теперь продолжайте вы.

Лейтенант Пинчук звучно откашлялся.

— Когда я осматривал тело, а потом писал шапку протокола вскрытия, будущего вскрытия, в приёмной хлопнула дверь, шаги раздались. Доктор пошёл посмотреть, кто там. Через полминуты из приемной в помещение морга вошла женщина в белом медицинском халате. Она на ходу маску марлевую надевала. Я ещё подумал тогда, зачем ей маска?

— Вы знаете её?

— Никак нет.

— А вы, доктор?

— Я? Я её и разглядеть-то не успел. Вот вхожу в приемную. Вот она поворачивается ко мне, протягивает что-то… А потом я сразу уже и на полу лежу, а Иваныч мне в лицо водой брызгает.

— Хорошо, лейтенант, продолжайте.

— А что ещё рассказывать? Быстро прошла к разде… к прозекторской, на ходу из кармашка халата удостоверение вынула, такое же, как у вас, первое которое. Говорит, что из Облздрава с проверкой. Я удостоверение взял, открыл — а оно пустое внутри, ни буковки. А она мне в лицо чем-то брызнула, я и отключился.

— Из чего брызнула? Из стакана, из шприца, из бутылки?

— Да не разглядел я, быстро всё так. О! Шипело оно, тихо так, по-змеиному. И не жидкость это была, а как будто струя такая, газовая, белёсая.

— Запах был?

— Вроде как кедровыми орешками пахло. Приятный запах.

— А вам он откуда знаком, здесь же кедры не произрастают?

— Шурин из Иркутска посылки шлёт, всякую разность кедровыми орешками пересыпает, чтобы не болталось в ящике.

— Ясно. Дальше?

— А дальше и всё. Очухался я, встал. Ни её, ни трупа этого, ни одежды его не было уже. Я ещё подумал, как это она его одна унесла? Может, и не одна она была? Потом доктор оклемался. А скоро уже и вы появились. Я, как сказали вы, что тоже из Облздрава, сразу неладное почуял, вот и схватился за табельное…

— Всё правильно лейтенант. Вы действовали грамотно. Я доложу вашему начальству по команде.

Яков Львович прошёлся туда-сюда по прозекторской, выглянул в закрашенное окно, ровным счётом ничего не увидев. Осмотрел жуткого вида блестящие инструменты в стеклянном шкафу.

— А инструментики, значит, вы убрать успели, да, товарищ Стахов? К чему такой аккуратизм в нестандартной ситуации?

— А что с ними делать-то ещё? Не пригодились, да и долой их с глаз, — доктор снова пожал плечами. И снова Шноль понял, что Стахов говорит неправду.

В это время Лёша Клоков, подошёл к неприметному столику у стены и аккуратно приподнял белоснежную салфетку.

— Товарищ майор, взгляните сюда?

На столике одиноко стояла пустая чашка Петри с несколькими бурыми пятнышками внутри.

Шноль взял чашку, поднёс её к глазам, всмотрелся в пятнышки засохшей жидкости, шумно втянул воздух ноздрями…

«Ох, и молодцы же, черти! Отличные ребята, премию обоим выпишу, как домой приедем», — восхитился Яков.

— Ну что же вы так неаккуратно, граждане? — чуть ли не ласково осведомился он, тем не менее, буравя милиционера и эскулапа жёсткими глазами-гвоздями.

— Только я вас душевно умоляю, не говорите мне, что это вы порезались, когда брились. Ну? Признавайтесь, было вскрытие? Выводы? Зачем солгали?
На его собеседников было жалко смотреть. Лицо доктора покрылось испариной, побледнело, он сунул руки в карманы халата, тут же вынул их, сделал два шага назад, к окну, снова шагнул вперёд. Вот участковый держался лучше, хотя тоже был заметно испуган.

— А что признаваться-то? — с отчаянным вызовом повысил голос Стахов, — да, вскрыл я его, ещё до приезда Пинчука, так что Иваныч ни при чём. А что делать было? Пока суд да дело, покойник бы припахивать начал на такой жаре, а там и потёк бы. Внутренние органы подверглись бы некротическим изменениям, любые аномалии стали бы неотличимы от здоровой ткани. Я же для пользы дела хотел, что же, я враг самому себе, подумайте?

— Ладно, давайте без истерик, держите себя в руках, — сбавил обороты Шноль, — так что, всё-таки показало вскрытие и осмотр? И что у вас было в этой плошке?

Взъерошенный доктор Стахов обречённо махнул рукой:

— А! Вы всё равно не поверите.

— Ну а вдруг? Мы всякого повидали, авось и поверим?

— Говори уже, чего тут тянуть? Железяки-то свои помыл, а посуду хоть бы в окно выкинул, что ли, — нервно выговорил участковый.

— В общем, так. Производя вскрытие покойного, я обнаружил в его сердце стрекозу, — как прыгнул с обрыва в омут, отчаянно выпалил доктор и замолчал, ожидая грома небесного и прочих неприятностей.

— Стрекозу? — удивлённо поднял бровь Яков, — это что, термин такой специальный медицинский, типа опухоль или тромб какой-нибудь?

— Нет, — замотал головой Стахов, — насекомое такое, с прозрачными крылышками. Большая стрекоза, мёртвая. Прямо в миокарде, в мышце сердечной, как впаянная там была.

— Одонатоптера, если на латинском языке, так, доктор? — мрачно добавил милиционер.

Доктор кивнул.

— Интересно, — протянул Шноль. Он старался изобразить на лице изумление, неверие, ещё какие-нибудь эмоции, долженствующие выражать крайнюю степень его ошарашенности, но у него не очень получалось. Сейчас его мозг был занят другим, складывал имеющиеся факты в общую картину события. Пока что получалось, что Харитоненко в момент проявления в назначенной точке пространства и времени каким-то образом совместился со здешней стрекозой, пролетавшей мимо по своим стрекозиным делам. Но как это могло произойти? Надёжнейшая аппаратура обязана была предусмотреть такую возможность и мгновенно откорректировать место проявления. Может быть, тот короткий всплеск на дисплее, о котором доложил оператор, как раз и был внезапным порывом ветра, отбросившим насекомое прямо в точку проявления Харитоненко? Кстати, в числе возможных причин этого возмущения хроноплазмы оператор назвал и порыв ветра тоже. Ладно, по возвращении необходимо тщательно всё проверить и расследовать. Куча бумаг: отчёты всех участников мероприятия, протоколы следственных действий, опросов, тестирования аппаратуры, выводы комиссии. Короче, впереди весёлое время. Мужайтесь, господин Шноль.

Яков в который уже раз прошёлся по прозекторской в царящем в ней напряжённом молчании.

— Хорошо. Картина ясна, более или менее. Не смотрите вы так странно, доктор Стахов. Я же вам сказал чуть ранее, нас трудно удивить чем-либо совсем уж экстраординарным, работа, знаете ли, способствует обратному. А вот вам, товарищи, сейчас предстоит волнительная процедура. Не писали ещё расписок о сохранении государственной тайны? — Шноль плотоядно ухмыльнулся. — Лейтенант Клоков, обеспечьте доктора и участкового листами бумаги и авторучками.

Алексей вновь открыл свой волшебный портфель и извлёк из него два белоснежных листа формата А4 и две обыкновенные шариковые ручки. Из прозрачного пластика с золотой латиницей на ребристой поверхности. С гелевыми чернилами.

Шноль, глядя на удивлённые лица милиционера и врача, разглядывающих необычные письменные принадлежности, в очередной раз сделал для себя памятную зарубку: «Осторожнее с анахронизмами, Яша».

— Что ж вы так уставились на обыкновенную писчую бумагу и авторучки, дорогие мои? Товарищи из ГДР, будучи у нас в гостях по обмену передовым опытом, подарили на память. Весь мир уже вовсю пользуется, скоро и в наши магазины поступит в продажу подобная продукция, производство налажено. Значит — пишите. Впрочем, Бердзенишвили, продиктуйте товарищу Стахову текст расписки. А вас, лейтенант, я попрошу на пару слов.

— А мне что, писать не нужно?

— Обязательно нужно. Потом у доктора перепишете. За своей подписью, само собой. Клоков, сфотографируйте здесь всё для рапорта.

Шноль и Пинчук вышли на крыльцо морга. Милиционер сразу же потянул из кармана пачку папирос. По тому, как он торопливо размял папиросу и прикурил, Яков понял, что лейтенант всё ещё сильно волнуется и спешит приглушить стресс своим привычным способом.

«Ну хоть спирт у доктора не клянчит и то молодец», — усмехнулся про себя Шноль.

Пинчук, спохватившись, протянул смятую пачку «Беломорканала» Якову, тот аккуратно вытащил папиросу, размял её пальцами, втянул запах табака, поднеся папиросу к ноздрям.

— Спасибо, Александр Иванович, я недавно бросил курить, — соврал Шноль. — А вот аромат табачка всё ещё никак не забуду.

Милиционер неловко развёл руками в стороны, дескать, извините, чем богаты.

— Скажите, пожалуйста, лейтенант, вам в последние дни ничего не казалось странным? Ну, что-то там происходит не такое, как обычно, люди не знакомые ранее промелькнут там туда-сюда, разговоры какие-нибудь не те. Ну вы понимаете меня?

Пинчук честно задумался, не забывая затягиваться быстро тлеющей беломориной.

— Нет, знаете, ничего подобного не припомню до этого дня. А уж сегодня — как из худой торбы: труп этот, будь он неладен, врачиха-вредительница… — лейтенант исподлобья коротко глянул на Шноля, — вы вот, откуда ни возьмись, на мою голову.

— Понимаю, — пожал плечами Яков, — но уж тут прошу простить, не мы такие, служба такая. Значит, никого и ничего?

— Так точно, никого и ничего, — твёрдо ответил милиционер.

Помолчали.

— А ещё вопрос разрешите, товарищ Пинчук?

— Задавайте, — насторожился милиционер.

— Почему всё же личность моя показалась вам знакомой? Я ведь здесь не бывал ни разу. Может, в Белгороде где-то меня видели?

Взгляд Пинчука снова стал колюче-недоверчивым.

— Может быть и в Белгороде, но… да нет, товарищ майор, обознался я просто. Ночное дежурство было, день жаркий да суматошный. Бывает, извините.

— Ну, раз так, сочтём недоразумением. Пойдёмте писать ваш экземпляр расписки.

Когда милиционер закончил писать, Костя Бердзенишвили деловито просмотрел оба документа и сноровисто убрал их в портфель Клокова.

— Готово, товарищ майор.

Яков кашлянул и веско промолвил:

— А теперь, товарищи мои дорогие, пару слов без протокола. Сегодня вы, сами того не желая, стали очевидцами и невольными участниками секретного эксперимента государственной важности. За результатами которого, кстати, охотятся спецслужбы стран капиталистического лагеря. Я надеюсь, мне не нужно напоминать вам о сохранении в строжайшем секрете информации, ставшей вам доступной? Тем более что… — Шноль значительно постучал пальцем по никелированному замочку портфеля, куда были убраны расписки.

Побледневшие доктор и милиционер вытянулись во фрунт и синхронно отрицательно мотнули головами.

— Ну и прекрасно. За сим позвольте откланяться и желаю вам здравствовать, — Шноль пожал руки Пинчуку и Стахову, кивнул подчинённым, и все трое вышли из морга.

Они шли по дорожке, ведущей к воротам больницы. Яков, чувствуя спиной взгляд, коротко оглянулся. На крыльце морга стоял лейтенант Пинчук, снова курил и смотрел им вслед.

 

 — Ну, какие мысли, парни? Алексей, ты первый.

— Так, что касается газа — обычная полицейская «спячка». Из нашего времени. Средство надёжное и безвредное. Дальше: доктор и мент не соврали, всё так и было. Очень уж перетрухали они, так не сыграешь.

— А по стрекозе этой, одонатоптере, что думаешь?

— Тут уже технический вопрос, его Аверкину задавать надо. А вообще, думаю, что и серьезная аппаратура иногда мимо стреляет. Что-то было не учтено, какой-то незначительный вроде бы параметр.

— Хорошо, а об этой докторше какие мысли?

— Вероятнее всего, конкуренты. Может быть, Харитоненко не к нам первым пришёл, там ему отказали почему-то, но слежку за ним установили. Это как одна из рабочих версий может сойти?

— Может. Понял тебя. Костя?

Бердзенишвили всё так же молча шёл, смотрел под ноги, переступая трещины давно уложенного тротуарного асфальта.

— Эй, товарищ лейтенант госбезопасности Бердзенишвили? — Яков пощёлкал пальцами у того над ухом.

— Да слышу я, шеф… Женщины здесь красивые.

Клоков и Шноль расхохотались.

— Ну, ты даешь, кацо! — веселился Алексей. — Узнаю грузина!

— Да при чём здесь грузин, не грузин… — досадливо отмахнулся Костя. — Нравится мне здесь: тепло, тихо, спокойно. Так бы взял и остался.

— Так и оставайся, — улыбнулся Яков, — вот вернёмся, за всё отпишемся, дела свои сворачивай и переселяйся. Легенду тебе смастерим надёжную, средствами, документами обеспечим. Прививку от оспы на плечо устроим. Поживи, осмотрись. А то, глядишь, и вправду останешься на жительство. А мы с Лёхой в гости к тебе будем на шашлыки да на рыбалку наведываться.

Костя недоверчиво взглянул на начальника:

— Правда, что ли?

— Да легко, — серьёзно кивнул Шноль, — но это всё потом. А сейчас всё же, попрошу тебя изложить свои соображения по делу.

— Не одни мы здесь, следят за нами, вот и все мои соображения. Остальные Лёша озвучил в точности.

— Молодец. Я вот тоже ощущаю чей-то неподдельный к нам интерес. Алексей, не верти башкой, всё равно, никого не увидишь, — Шноль помолчал, — а этот некто — есть. И неспроста, надеюсь. Ладно, пошли к дубам, пора уже и до дому, до хаты.

К школьному двору подошли с южной стороны, от огромного строения красного кирпича с двускатной шиферной крышей и совершенно без окон.

— Это что ещё за пакгауз? — удивлённо протянул Костя.

— Кто ж его знает, склад какой-нибудь. Поторопимся, время поджимает.

Дубы-красавцы шумели мириадами листьев. Чуть дальше, в зарослях фруктовых деревьев, местные мальчишки сосредоточенно трясли ветки с начинающими уже краснеть яблоками. Справа от здания школы, на обширной площадке, ребята постарше, гомоня, гоняли футбольный мяч. Никто не обращал на пришельцев ни малейшего внимания. А если и обратит, кто ж ему потом поверит-то?

— Ну-ка, хроники, давай в круг и за руки взялись, — Шноль деловито осмотрелся, припоминая точную точку перехода.

— Какие-такие мы хроники, Яков Львович?

— Ну хрононавты, какая разница? Что-то меняет? Зажмурились все!

Под веки полыхнуло фиолетовым огнём. Снова странное состояние прохождения сквозь игольное ушко, короткий полёт вверх тормашками и без ощущения тела. Готово, все трое валяются на мягком полу камеры прибытия, кашляют и тихонько матерятся. В камеру вбежал Аверкин.

— Яков Львович, ребята, не двигайтесь пару минут, сейчас всё в норму придёт.

— Знаем получше некоторых, — прохрипел Шноль. — Андрюша, что у тебя с аппаратурой? Как получилось, что клиент моментально в сердце стрекозу схлопотал?

— То есть какую стрекозу? — побледнел Аверкин.

— Обыкновенную, с прозрачными крылышками. Прямо в миокард. Под суд захотел?

Хрононавты уже поднялись на ноги и сбрасывали с себя одежду. На скамейке у стены лежали три комплекта их здешних одеяний.

— Яков Львович, я… — Аверкин тряс челюстью и был мертвенно бледен.

— Короче, с тебя полная диагностика каждого узла аппаратуры с документальным пояснением, что и куда. Твои техники пусть всё досконально проверят и отпишутся по каждому агрегату. Ты проверишь, завизируешь и мне на стол через три часа. Исполнять.

Шноль повернулся к одевающимся Бердзенишвили и Клокову:

— Парни, вы отлично поработали, с меня премия каждому в размере половины оклада, нормально?

Подчинённые оживились и заулыбались.

— Но это завтра. А сейчас берите листы бумаги, ручки, и всё-всё по секундочкам за сегодняшний день. Проверить друг у друга, расписаться и отдать Агнии. Потом по домам, спать. Я к себе.

У себя в кабинете Яков уселся в любимое кресло и устало вытянул ноги. Он так и не переоделся. Хлопнул себя по животу — с рубашки поднялось лёгкое облачко нездешней золотистой пыли.

— Селектор, — скомандовал Шноль, и на обширном столе коротко пискнул и загорелся зелёным огоньком селектор. — Агния Сергеевна, зайдите ко мне.

Верная помощница тут же появилась в дверях, как всегда неотразима и элегантна в одном из своих деловых костюмов. С осанкой королевы, грацией балерины и ледяными глазами незаменимого специалиста в своем деле. Яков, грешным делом, когда-то попытался было установить с нею более близкие отношения. Получил вежливый, но железобетонный отказ и теперь даже и думать не смел о повторных попытках.

— Слушаю вас, Яков Львович.

— Добрый вечер, Агния Сергеевна. Или… что у нас сейчас здесь?

— Вечер, без четверти семь. Я приготовила комплект документов по сегодняшнему инциденту. Вам нужно просмотреть, вписать фамилии, время и необходимые подробности.

Шноль некоторое время молчал, тупо глядя на секретаршу. Она же, вероятно, предугадывая возможную бурю эмоций со стороны шефа, быстро продолжила:

— От Аверкина, Клокова и Бердзенишвили пока ничего не поступало, ждём. Директору компании пока ещё ничего не известно, он сейчас в Швейцарии. К возможному визиту полиции я приготовила часть контракта, подписанного Харитоненко, где говорится о его согласии с возможными рисками при перемещении во времени. У меня пока всё. Разрешите идти?

Шноль деревянно кивнул, и Агния Сергеевна вышла. Он ещё некоторое время рассеянно листал аккуратно подшитую папку документов, задумчиво поглядывая назакрывшуюся за секретаршей дверь. Потом полностью сосредоточился на работе.

 

 Следующие четыре дня Яков Шноль, сказавшись больным, не появлялся на службе. Впрочем, работы как таковой и не было. В компании царило напряжённое ожидание неприятных событий, сотрудники были молчаливы и сосредоточенны. Пришли следователь с дознавателем. Опрашивали всех. Якова они посетили дома, задали несколько вопросов, особо не вдаваясь в подробности, и ушли. Шноль — да и вообще никто — так и не понял, что происходило в их казённых головах, чем обернётся это происшествие для фирмы и для служащих и чего от всего этого ждать.

Все эти дни Яков копался в интернете, шерстил архивы, читал биографии, искал документы. Он напряженно анализировал последние события, ни с кем не делясь своими соображениями, суеверно полагая, что высказанное чаяние превращается в ничто.

В конце концов Яков Львович Шноль пришёл к уверенности, что единственный путь он вычислил правильно и схема дальнейших действий может быть только такой и никакой другой.

 

 Сырым февральским утром 1943-го года в посёлок Красная Яруга въехал верхами головной дозор разведки. Молодой лейтенант на гнедом жеребце, в полушубке с новенькими погонами с одним просветом и двумя звёздочками спросил у пожилого мужчины, скребущего лопатой снег у палисадника:

— Утро доброе. А что, немцы в поселке ещё есть?

Селянин молчал некоторое время, недоверчиво поглядывая на погоны.

— Доброго здоровья. А вы сами-то кто таки будэтэ?

Лейтенант и его бойцы рассмеялись:

— Как кто, отец? Мы — Красная армия.

— А погоны як же ж?

— А… вы ж ещё не знаете, да? Приказ товарища Сталина. Теперь вся Красная армия носит погоны. Привыкайте, товарищ. Так что там про немцев?

— Немае. Учора ще убиглы…

Потом в посёлок потянулись санные подводы с бойцами, артиллерия на конной опять же тяге. Штабные и санитарные крытые полуторки проурчали моторами. Бегали квартирьеры, ординарцы, вестовые. Задымили трубами полевые кухни и бани, раскинулся двумя большими зелёными шатрами полковой лазарет. Всё постепенно устраивалось сообразно новым временам, когда на свою землю возвращается своя, законная власть.

Из брезентовой кабины «виллиса» выбрался молодой полковник, хмурый и не выспавшийся, командир дивизии Бурмакин, и к нему тут же подскочили несколько офицеров.

— Товарищ полковник, местом расположения штаба дивизии предлагаю здание бывшего поссовета.

— Делайте.

— Иван Семёнович, хорошо бы митинг на площади организовать, чтобы местное население подбодрить, морально вдохновить на трудовые свершения. Как?

— Не возражаю. Скажите когда и где, я выступлю.

Из одних саней ловко выпрыгнул на снег плечистый моложавый майор в щегольской шинели, хромовых сапогах и с вещмешком за спиной. Он быстро подошёл к полковнику Бурмакину и чётко отдал честь:

— Товарищ полковник, разрешите обратиться, собственный корреспондент газеты «Красная звезда» майор Шноль. Командирован в вашу дивизию редакцией газеты и распоряжением начальника штаба фронта.

 2019