Сторож! сколько ночи?

Сторож! сколько ночи? Скоро утро, но всё ещё ночь.

Исаия 21, 11-12

Почти одновременно с грохотом кровать подскакивает. Через секунду сынишка уже рядом, тесно ко мне прижавшись. Выходя из ночного забытья, пытаюсь сориентироваться во времени и пространстве. Шкаф, дверь, окно. Так, ясно, мы на даче. Время? — полночь. Ну, слава Богу, всё в порядке, мир. Просто на полигоне, в ближайшем поле, опять взрывают недавно найденные боеприпасы. Делают это в основном осенью, когда людей мало, и по ночам — наверное, чтобы не погубить случайного прохожего. Мы всё понимаем и не обижаемся. Вот только интересно, почему один раз дом подкидывает вверх, а другой — трясёт из стороны в сторону так, что можно упасть с кровати, если окажешься на краю.

Пригревшись возле меня, сын быстро заснул. Я же долго лежал, боясь и зажечь свет, и сильно пошевелиться. Наконец не выдержал и, осторожно перелезая через сына, сошёл с кровати. Распутав верёвочку, служащую вместо щеколды, отворил дверь на участок.

Чернота ночи уже слегка поблёкла. Смутно видны две дорожки, крестообразно проходящие по участку. Они сделаны из поперечно положенных отрезков тонких берёзок. Крепко любили берёзки гитлеровцы — не меньше, чем нашу «Катюшу» — конечно, песню, не минометы. Когда мы с отцом впервые увидели это место, прошло чуть больше двадцати лет, как выбили отсюда 26 АК фашистов. Тогда дорожки были в полном порядке; сейчас же я, наверное, вижу память о них.

Вряд ли рядовым немцам был здесь досуг строить дороги. Думается, распорядился так офицер из штаба, который располагался где-то неподалёку. Может быть, тот оберст, который позже попал в плен и командовал ротой? батальоном? пленных немцев. Они восстанавливали предприятие, где работал отец.

Хотя вероятнее, этот фашист сражался под самым Ленинградом: он неплохо освоил русский язык и сокрушался, что Жуков часто помногу раз заставлял наших отвоёвывать одни и те же позиции. «Не берег солдат». Сам Жуков, как помнится по книгам, отвечал на упреки так: нельзя дать врагу время закрепиться на позиции. Да и счёт шёл буквально на сотни, если не десятки метров до границы города — что упущено сегодня, завтра исправить в десять раз труднее или невозможно.

Первое послевоенное время кормёжка у всех была неважная, у пленных — тем более. Они приходили строем, очень медленно, и так же медленно принимались за работу. Это вызывало насмешки наших рабочих, ретиво бравшихся за дело, но быстро остывавших. Немцы же сохраняли свой механический ритм до конца, успевая сделать столько же или даже больше.

Но вот и первая электричка от города — раньше движение начиналось очень рано и ходили поезда быстрее. Возможно, на этом поезде едут грибники, которые разведут в лесу костёр на снарядах, слегка прикрытых землей, и подорвутся. Другой грибник сообщит об этом кассиру на станции — только у него был тогда телефон — и уедет в город. Скорая приедет, ориентируясь только на известное среди грибников озеро. Несколько часов фельдшер и санитар будут искать в лесу пострадавших — и найдут, и спасут.

Скрипнула калитка — соседский мальчишка спозаранку ускользает на поле или в лес. В конце лета он погибнет, пытаясь разрядить мину. Как обидно, что я не могу предупредить его!

Светает. Наверное, скоро всё станет на своё место и время. Пойду — может, удастся уснуть.

Миниатюра опубликована на портале Проза.ру в 2010 году.