Зубр

       — Доктор, поехали.

       — Мугу, — сонно собираюсь в кучку, сажусь. Глаза разлеплять не хочется. С самого утра гоняли как сидоровых, до койки удалось добраться лишь часа полтора назад, а времени на часах… э-э… четыре с небольшими минутами. — Что там, Танюша?

       — Мерцалка. Женщина, — диспетчер потряхивает за плечо сладко сопящего на кургузом диванчике фельдшера. — Лёша. Лёшенька… просыпайся. У вас вызов.

       — Говновызов, — не открывая глаз, поэтично отзывается Лёха, молодой, но уже бывалый, шестой год утюжащий линию фельдшер.

       После чего, подумав и, видимо, не найдя в себе больше подходящих рифм, чтобы выразить переполняющие организм чувства, неохотно вылезает из-под одеяла, одевается и бредёт за чемоданом. Всё это — не просыпаясь. Сказано же, бывалый. Зубр. Я люблю с ним работать.

       Таня оставляет сигналку и беззвучным привидением уплывает в диспетчерскую.

       Через минуту мы уже в машине. Говорим Андрюхе адрес, складываем руки на груди кренделями и, опустив забрала капюшонов, лепимся друг в друга. Ещё три—четыре минутки можно спокойно и относительно комфортно поспать. Больше не получится, в ночи доедем быстро.

       — Приехали, отцы, — докладывает водитель и, включив плафончик на потолке, тянет из бардачка газету. — Идите спасайте.

       Похватав папку, чемоданы и пару пузырей с растворами (со стороны посмотреть — эдакие провинциальные родственники, только что с вокзала, спешат обняться с близкими и согреться горячим чаем), шагаем к двери подъезда. Угу, закрыто. Домофон. Набираю номер квартиры, жму кнопку вызова. Посипев и попикав, домофон осторожно и вкрадчиво интересуется:

       — Кто?

       Просыпающийся Лёха находит домофонское любопытство возмутительно бестактным, несвоевременным и неуместным. Высунув голову из-за моего плеча, он выражает своё недовольство молодецким рявком в самую дырочку:

       — КОНЬ В ПАЛЬТО!

       В аллейке через дорогу с дерева сваливается ворона, где-то в глубине двора срабатывает автомобильная сигнализация, из нашей машины беспокойно высовывается Андрюха с монтировкой в руке, а дверь подъезда с лёгким чмокающим цоком открывается. По-моему, домофон в таинстве её открытия поучаствовать не успел. Лёхин рык её раньше распечатал.

       Машу водителю рукой — мол, нормально всё, отдыхай пока, — и ползу к лифту.

       Запихнувшись вслед за Лёхой в тесную кабинку, ворчу с укором:

       — Ну нафига ты так, Лёха… Давно жалоб не было?

       — Да пошли они в писю, док! — не принимает упрёка напарник. — Кто к ним в четверть пятого утра, сразу после вызова, в дверь звонит? Настырный ухажёр младшей дочери, которой ещё учиться, учиться и учиться?.. Я чо, блин, должен голосом Чебурашки в каждый домофон паспорт с табуретки с выражением зачитывать?

       Ответить я не успеваю, мы приехали. На площадке нас уже встречает очень смущённый дядечка самого интеллигентного вида.

       — Простите меня, пожалуйста, — виновато суетится он, помогая проносить наше имущество в двери. — Закрутился вокруг жены, подскочил к кнопке и на автомате брякнул…

       — Ничего страшного, — с княжеским великодушием извиняет Лёха. Видно, впрочем, что ему уже слегка неудобно за ночной крик раненного в задницу марала.

       …Пациентка — под стать супругу, тоже очень вежливая, утончённая дама слегка за шестьдесят. Здороваясь со мной, смотрит испуганной птичкой. Мне страшно неловко. Мысленно грожу Лёхе всеми мыслимыми и немыслимыми карами и старательно скрываю неловкость нарочитой деловитостью. Опрашиваю (ишемическая болезнь сердца, атеросклеротический кардиосклероз, пароксизмальная форма мерцания предсердий более пяти лет, нечастые — три-четыре раза в год — пароксизмы, купирующиеся бла-бла-бла… лечилась бла-бла-бла… регулярно принимает бла-бла-бла… ощущение перебоев в работе сердца в течение последних полутора часов, общая слабость, дурнота… приняла бла-бла-бла-бла-бла…), осматриваю, тычу в уши фонендоскоп, измеряю давление, выслушиваю… Хм, пульс, сердцебиение ритмичные, давление в норме, губки, ногти, слизистые розовенькие…

       Поворачиваюсь к Лёхе. Тот, ловя взгляд, ответно изображает молниеносную, заметную только мне пантомиму, выражающую шквал сожаления, стыда и глубочайшего раскаяния.

       — Сигизмунд Лазаревич, — прошу я. — Будьте добры…

       — Э-э… — теряется Лёха лишь на мгновение. — Сию минуту, Елизарий Карлович. Сейчас всё сделаем, в лучшем виде.

       И, заулыбавшись глазом, «Сигизмунд Лазаревич» начинает споро разматывать провода и накладывать электроды, что-то успокаивающе бурча пациентке. Спустя минутку протягивает мне кардиограмму:

       — Грудные снимать?

       — Снимем, от греха, — говорю. И сравниваю стандартные отведения с плёнкой полугодовалой давности из архива болезной.

       Вскоре Лёша подаёт мне плёнку с грудными отведениями.

       — Ну что, уважаемая Елена Сергеевна, особо придираться мне, слава богу, не к чему. Кардиограмма вполне приличная. Прошу простить за профессиональное хамство, кое-какие возрастные изменения присутствуют, но в общем и целом всё очень неплохо. Сердце сейчас работает так, как надо; ритм, частота нормальные, давление тоже…

       — Ну что вы, Елизарий Карлович, какое хамство, — стрельнув быстрым взглядом на внезапно поперхнувшегося Лёху, как-то очень повинно начинает частить леди. — Вы понимаете, у меня действительно были перебои. Я всё-всё приняла, как назначали. Мне, правда-правда, не помогло. Вот… и вызвали. А когда ваш коллега… — ещё один испуганный взгляд в сторону Лёхи, — в домофон… эмм.. крикнул, у меня так — хоп! — и разом всё прошло… Извините меня, пожалуйста.

       — Господь с вами, Елена Сергеевна, — смеюсь я. — За что же тут извиняться? (А про себя думаю: «Извиняться, кажется, кому-то другому впору. Погоди, погоди, Лёшечка...») Прекратился приступ, и замечательно. Я очень этому рад.

       — Я бы знал, — улыбается муж, — сам бы на Елену Сергеевну прикрикнул как следует. Построже.

       — Теперь знаете, — вздыхает Лёха с видом человека, только что потерявшего эксклюзивный патент на ноу-хау. — Можете пользоваться.

       Сначала тоненько хихикает Елена Сергеевна, следом прыскаю я. Спустя мгновение вместе с нами заразительно хохочет хозяин дома. Какое-то время Лёха стойко сопротивляется, сворачивая провода и пытаясь солидно хмуриться, но, в конце концов, не выдерживает и он. Ржём как добрые лошадки; долго, до изнеможения, до слёз.

       До сих пор интересно, что тогда подумали соседи (если подумали). Сами прикиньте: время около пяти утра, а за стеной — внезапно! — крыловский хохотун-квартет на добрую сотню децибел. Действительно, какие-то «проказница-Мартышка, Осёл, Козёл да косолапый Мишка»*.

       То есть нет. Не козёл. Зубр.

        Рассказ опубликован на портале Проза.ру в 2011 году.

       * И. А. Крылов «Квартет».