Идиотская история

 

Собственно, Фрейденфельда мы знали априори. То есть это была некая данность, которая когда-то существовала, о которой все очень хорошо осведомлены, ни разу при этом не лицезрев. Как таковую.

Потому что Фрейденфельд было ничем иным как Илонкиной фамилией. И не более того. И некий Фрейденфельд, которого никто из нас в глаза не видел, был бывшим мужем нашей любвеобильной или не очень подруги.

И когда кто-то в нашем отделе клал трубку и говорил, что звонил Фрейденфельд, все понимали, что звонили Илонке. Ну а кто звонил, уже не было важным. Ясно было одно — звонил очередной бойфренд, который автоматически, как переходящее красное знамя, получал известное всем вышеназванное имя.

Всё было очень просто, ясно и понятно.

Пока в нашем коллективе не появилась Буся.

 

Что представляла из себя Буся?

О, это было нечто неординарное!

Нет, сама по себе Буся была самой обычной девушкой, не слишком юной, но это неважно.

Все помнили, как она впервые нарисовалась в нашем стеклянном скворечнике.

Кстати, чем мы занимались?

Да не существенно. Какая разница, чем занималось несколько девушек в достаточно большом коллективе, выдающем на-гора информационную продукцию.
Мы её и производили. Разумеется, не всю. А кусочками, По мере своих сил и возможностей. Кто во что был горазд.

— Здрасьте, — заполошно сказала Буся, появившись в первый раз.

И открыла мокрый зонт, а потом рот и последний больше уже почти не закрывала.

Что делает нормальный человек, впервые пришедший на работу? Правильно, скромно сидит в уголке и потихоньку вникает, пытаясь хоть как-то внедриться в процесс, а заодно и запомнить будущих сослуживцев.

Буся, как цунами, ввалилась в наш отсек и сходу начала ругать, во-первых, гаишника, оштрафовавшего её за превышение скорости, во-вторых, дороги, в-третьих, всех поголовно участников автомобильного движения, в-четвёртых, мастера из автосервиса, в-пятых, дождь, в-шестых, себя, безмозглую дуру, которая толком не умеет ездить, да ещё и забыла надеть туфли, а напялила вместо них босоножки, в которых и припёрлась в первый раз на работу. И теперь у неё совершенно мокрые ноги, потому что на стоянке, где она оставила свою машину, сумасшедшие лужи. Нам пришлось выслушать ещё и абсолютно фантасмагорический рассказ о том, как она припарковалась сейчас, и как она делает это вообще, и как она в своё время проделала это в первый раз, в частности.

Источник фонтанировал долго и взахлёб. Мы, надо отметить, не без удовольствия внимали безудержному речевому потоку, потому что нам было интересно. Буся сразу влилась в нашу трудовую артель и довольно быстро стала своей. Так мы получили не только нового сотрудника, но и театр одного актёра.

Как звали Бусю на самом деле? Да какая, собственно, разница, как её звали. Имя Буся было производным от фамилии, и этого всем было достаточно.
Как, а главное, зачем Буся умудрилась увести очередного Фрейденфельда у нашей Илонки, никто не понял и не осознал. Сама Фрейденфельд, да и все мы, узнали об этом не сразу и почти одновременно, причём при весьма экзотических и нелепых обстоятельствах.

 

Лето было в самом разгаре. Стояла июльская, изматывающая всех жара. Был третий час ночи. Мы сидели на Анькиной даче, точнее, на зелёной лужайке, точнее, у потухшего мангала.

Поездка на Анькину дачу была сущей импровизацией. Потому что дача находилась за тридевять земель от города, ну просто умопомрачительно далеко.

Да и ехали мы не туда. Мы всего лишь хотели пожарить шашлык. Но пока мы кружили по всем подходящим для этого пригородным зонам отдыха, то понимали, что всё не то, не так, и вообще, сегодня — не наш день. Создавалось впечатление, что весь обезумевший от городской духоты народ ломанулся на природу жарить шашлык.

— Нет, девочки, — морщилась Илонка, подруливая к очередной стоянке с дубовыми столиками у речки, где мы, помнится, в позапрошлом мае очень славно провели время, — вы посмотрите, сколько здесь народищу!

— Да, мне тоже не нравится, — откликался кто-то из нас, то ли Анька, то ли я, то ли Кукушкина.

— Вставать надо раньше! — подытоживала Илонка. — А не ждать, когда все места захватят.

Она была девушкой основательной, дисциплинированной и целеустремлённой. Уж кто-кто из нас, а Илонка всегда точно и чётко знала, что, как, когда и в какой последовательности надлежит делать. И щедро поучала всех остальных. Чем и доканывала окружающих. Но мы умели относиться к её алгоритмам на все случаи жизни с юмором.

— Ладно, Фрейденфельд, не нуди, — пресекла её сентенции Кукушкина.
Так же безрезультатно мы объехали ещё несколько мест, пока Анька не предложила отправиться к ней на дачу.

— Поедем, Илонк, ничего лучшего нам не найти. А завтра за черникой в лес сходим. Помнишь, какой у нас черничник?

— А ты что, Ань, — откликнулся кто-то из нас, — думаешь, что это можно забыть?

— А потом — купаться на озеро, — под общий измождённый стон добавила я.

Так вот. Была тёплая и уже глубокая ночь. И мы, умиротворённые и наевшиеся шашлыков, сидели в садовых плетёных креслах на лужайке перед верандой и смотрели на звёзды. Они время от времени падали с чёрного неба, внезапно прочёркивая его белыми полосочками, а мы успевали загадывать желания, и всем было хорошо, славно, спокойно и уютно.

— Да, — задумчиво и лениво сказала Илонка, — здесь и правда здорово. И чего мотались по этим зонам отдыха? Помните, как мы тут оттянулись в прошлом году, когда ещё Буська чуть соседскую кошку отсюда в пляжной сумке не увезла. Хорошо, что заглянули внутрь, а то очутилась бы кошка в городе. Кстати, где она?

— Кошка? — переспросила Анька. — У соседей.

— Да какая кошка? Чего Буська-то не поехала? Я так и не поняла. Она что-то говорила-говорила, тараторила-тараторила, тысячу причин назвала.

— Знаете, девочки, — зашептала Анька в ответ, — только никому не говорите.

Мы напряглись. Собственно, фраза была довольно глупой, потому что делиться информацией нам было, кроме как друг с другом, не с кем. Больше она никого не интересовала. И если её доверили Аньке под таким паролем, то подразумевалось, что она не должна распространяться именно в нашем кругу. Что Анька и подчеркнула своим конфиденциальным, доверительным шёпотом.

— Я толком не знаю, — заговорщически произнесла она, — но у Буськи, кажется, рандеву.

— Да? — разочарованно сказала Кукушкина. — Эка невидаль. Ну и что?

— У неё, кажется, роман, — продолжала делиться словоохотливая Анька, — но с кем, я не знаю. Молчит.

Мы покачали головами и констатировали, что на Бусю это не похоже. Потому что обычно та не молчала, предпочитая выливать на наши головы, а точнее уши, обильную информацию, чуть ли не разыгрывая сценки по ходу рассказа.

— Не иначе, как с шефом. С чего бы такие тайны! — съязвила Илонка. — Вы как хотите, а я завтра за ягодами пойду. Слушай, — обратилась она к Аньке, — а перчаток резиновых у тебя нет? А то я только от маникюрши.

— Посмотрим, — отозвалась та.

 

А лес был рядом с озером. И черничник был почти на берегу. И дачный посёлок был совсем неподалёку. И было благодатное лето. И жара днём стояла неимоверная.

Черничник был просто роскошный. И на следующий день мы в изнеможении выползли из него и искупались в тёплой озёрной воде, и улеглись на берегу, на песочке в истоме и полудремоте, а Илонка всё собирала ягоды. У неё были совершенно неестественные, умопомрачительные собственнические инстинкты. Ей постоянно надо было всё накапливать, собирать, складывать, хватать, приумножать, преувеличивать и создавать запасы. Словом, она была девушкой хозяйственной. И просто обожала чернику.

Это обожание и сыграло с ней злую шутку. Потому что, будь она среди нас, на берегу, на белом озёрном песке, у чистой и прозрачной, чуть плещущейся воды, она, может быть, и не так остро отреагировала бы на всё случившееся. Да вполне вероятно, что ничего и не случилось бы.

Ведь как всё произошло для нас? Мы лежали на берегу под палящими лучами солнца, основательно пришкваренные и уже порядком обалдевшие от процесса загорания, и, пожалуй, ничего и не заметили бы, если бы не эти крики в лесу. А если бы не крики? Всё сошло бы и так, абсолютно незамеченным.

Короче, Илонка в накопительском порыве собирала ягоды. В корзинку. Эта злополучная корзинка и сыграла свою коварную роль. Не будь её, Илонка лежала бы рядом с нами, где-то между Анькой и Кукушкиной. А так — у неё была идиотская цель — заполнить оную до краёв. Корзинки же поменьше в Анькиной дачной кладовке не обнаружилось. Да и общечеловеческий опыт подсказывает, что отрыв от коллектива всегда влечёт за собой проблемы. Но Илонка была ярко выраженной индивидуалисткой, что её и подвело.

 

Так вот. Илонка в поте лица рвала ягоды. Ей, кажется, было очень жарко, потому что день выдался душным, а в сильно разогретом лесу это чувствовалось особенно. Но ягоды были большими и чёрными, с сизоватым отливом. А сам черничник был высоким и плодородным. Над ним вилась целая стая жужжащих насекомых, от которых целеустремлённой Илонке непрестанно приходилось отмахиваться. Что вообще заставляло её заниматься таким грязным, на наш взгляд, делом как собирание ягод, нам было непонятно.

В какой-то момент она услышала шорох шин на лесной дороге. Вспотевшая, уставшая, немного покусанная, но довольная Илонка подняла голову и увидела машину, медленно съехавшую на полянку и остановившуюся неподалёку от края черничника. Машина была красная и яркая. В лесу её было хорошо и далеко видно.
Короче, Фрейденфельд подняла голову и посмотрела на машину. Мы догадывались, что она при этом подумала. Будучи особой властной, Илонка не любила вмешательств и вторжения на свою территорию, считая это посягательством на свою неприкосновенную собственность.

Словом, она с большим неодобрением посмотрела на аппарат, осмелившийся вторгнуться в пределы её владений. Потом она, решив передохнуть, встала, потянулась и обеими руками принялась тереть затёкшую поясницу. Как Илонка рассказывала нам потом, поясницу у неё от долгого сидения и ползания на корточках ломило.

Разобравшись со спиной, ещё раз потянувшись и отогнав пару зудевших над головой мух, Фрейденфельд требовательным взглядом посмотрела на чужаков. Но чужаков не было. Машина стояла. Она не двигалась. И дверцы её не открывались.

Это подогрело Илонкин интерес. В глазах её загорелось любопытство.

— Понимаете, девочки, — делилась она с нами после, — я никогда не смотрю на номер. Свой я знаю и помню чётко, но чужие меня просто не интересуют. Как я могу помнить, например, Буськин номер? Нужен он мне был сто лет. Я номер своего бойфренда-то не помню. К тому же у него машина уже пару недель в ремонте.

Тем временем машина всё стояла и стояла на полянке, и никто из неё не выходил.

В какой-то момент Илонке стало неприятно. Она вдруг подумала, что кому-то конкретно и лично мешает. И содержимое машины никак не хочет вытряхиваться именно из-за её присутствия. Однако через мгновение безотчётный испуг сменился добродушным благородством. Желая приободрить нерешительных и робких незнакомцев, Илонка решила продемонстрировать миролюбие. Она опять уселась на корточки и запустила обе пятерни в куст черники. Впрочем, все её театральные выходки были лишними и ненужными, потому как остались незамеченными. Да и сама она опять увлеклась ягодами.

На этом бы всем и успокоиться.

Если бы машина развернулась и уехала, Илонка не удивилась бы.

— Ну не понравилось здесь людям, — комментировала ситуацию Фрейденфельд впоследствии, — ну взяли и уехали. И я бы ни о чём не подумала. Что, я увидела бы, кто там сидит внутри?

Но седоки, себе на голову, никуда не уехали.

Занятая своими ягодами Илонка перестала обращать внимание на машину. Стоит она себе и стоит. Люди отдыхают.

Через какое-то время люди отдохнули, и передняя дверца медленно и словно нехотя раскрылась. Из машины выползла ничего не подозревающая Буся. Она посмотрела по сторонам, сладко потянулась, разведя руки в стороны, сделала несколько шагов, присела на корточки и принялась с удовольствием выискивать и отщипывать сизовато-чёрные ягодки, отправляя их затем себе в рот. Надо сказать, что чернику она любила не меньше Илонки. Сколько времени она паслась таким образом, никто потом точно сказать не мог. В сторону маячившей на окраине поляны девушки она как-то даже и не взглянула. Да мало ли кто там ягоды собирает! В общем, увлечённая древним первобытным процессом Буся забыла обо всём на свете и вдруг услышала громкое «Ого!».

— Ого! — ошарашено вскрикнула Илонка, наконец подняв голову и увидев всеобщую любимицу неподалёку от себя.

— Бусь, ты откуда здесь взялась?

— Ой! — сказала Буся и замерла.

— Да вот, — она растерянно поднялась и начала непривычно для себя невнятно мямлить, — понимаешь, ехали… жарко… озеро.

Буся медленно начала приходить в себя от неожиданной встречи и наговорила бы ещё с целый короб о климатических особенностях нашего региона и заодно нынешнего лета. И уже начала было заводиться и разгоняться для обстоятельного рассказа:

— Здесь… — и она посмотрела вокруг.

Но тут открылась другая дверца машины, и из неё довольно нерешительно вылез не кто иной, как Фрейденфельд. Разумеется, не настоящий. А последний. Словом, из машины вышел нынешний Илонкин бойфренд с совершенно растерянной и провинившейся физиономией.

— Кино и немцы… картина маслом, — на автомате заезженными клише начала комментировать происходящее Илонка, сразу всё осознав, но не умея по-другому выразить своих чувств, — «Грачи при…» … приплыли.

Затем первый ступор у неё прошёл.

И уже потом мы услышали её крик.

— Девочки, — истошно заорала Илонка, — идите все сюда.

Она не знала, как реагировать на случившийся факт, показавшийся ей просто возмутительным. И не нашла ничего лучшего, чем громко позвать свидетелей.

 

— Понимаешь, Ань, — доверительно рассказывала через пару дней Буся за чашкой кофе во время перерыва, — мы решили покататься. Приезжаем на озеро, ну и дай, думаем, в черничник заедем. Я же помню твою дачу! — грубо польстила она Аньке, пытаясь хоть чем-то вызвать симпатию и как-то замазать свой скотский поступок.

— А что вас понесло-то в такую даль? — осторожно поинтересовалась Анька, не обращая внимания на облизывающий её шершавый язык и дипломатично не вдаваясь в подробности и конкретику: с какой это стати Буська оказалась в компании с Фрейденфельдом-последним.

Буся тоже не стала освещать такие нюансы — ну, с Фрейденфельдом и с Фрейденфельдом.

— Остановились среди черничника. Сидим, лес, лето, хорошо. Какая-то девушка вдали ягоды собирает. Думаем: «Сейчас по паре бутербродов и на озеро поедем, в воду, купаться». Ты же помнишь, какая жара была? — продолжала она подлизываться к Аньке. — Откуда я знала, что вас туда понесёт! Выхожу, ем ягоды, а тут — хлоп! — Илонка.

Анька решила отставить свою дипломатию и ляпнула:

— Ты мне только скажи: вот зачем тебе сдался этот Фрейденфельд?

— Ну… — неопределённо протянула Буся, — так получилось. Я с ним случайно познакомилась. Я ему вообще-то машину помяла, — хихикнула она, — на нашей же парковке, когда он Илонку приехал встречать. И потом, — в её голосе появились извиняющиеся нотки. — Я же не сразу узнала, кто он такой. Его, в принципе, когда-нибудь кто-нибудь раньше видел? Из наших?

— Верно, только по телефону слышали, — констатировала Анька.
— Оно потом уже как-то всплыло. Давай, ещё по кофейку, — предложила Буся, — я принесу.

Вернувшись от барной стойки с очередной порцией пирожных и кофе, она продолжала:

— Нет, главное, зачем его, его-то зачем вынесло из машины? Я не понимаю. Сидел бы себе и сидел. Может, она бы его и не заметила.

— Ага, — саркастически хмыкнула Анька, — а ты потрепалась бы минут десять, села и уехала.

— Ты ничего не понимаешь. Я бы рассказала что-нибудь, что мы, например, вас повсюду ищем, волновались, наконец, нашли.

Буся любила развивать бредовые идеи.

— Скажем, прилетел Фрейденфельд из командировки на два дня раньше, — начала конкретизировать она, — а Илонки нет дома. Он взял телефонную книжку и начал всем звонить. Вас — никого нет. Нарвался только на меня. Где Илонка? Весь на нервах. Машина в ремонте, крыло помято. Телефон не отвечает. Дача далеко. Связь плохая, — очень натурально излагала Буся.

Анька с интересом слушала сумасбродную версию.

Буся, окрылённая зрительским вниманием, азартно продолжала:

— Я ему и помогла. Мы поехали вас искать. Знали, что вы где-то шашлыки жарите. Объехали все зоны отдыха, везде были. Как шаром покати — нету! И решили посмотреть у тебя на даче. Понимаешь, это было уже последнее, что в голову пришло. Я вроде помню, где это находится. В смысле, дача. Подъезжаем к твоему дому, а там — наконец-то! — Илонкина машина.

— Какая я дура! — вдруг хлопнула она себя по лбу, — могла бы и вправду к твоей даче подъехать и посмотреть. Вот просто не осенило, что вы там можете быть.

— Да, — вернулась она к уже никому ненужной, но чрезвычайно интересной для неё легенде, — мы — к озеру, через лес, так короче. Вы же, наверное, на озере загораете. Интуиция вела! И тут на поляне увидели Илонку. Обрадовались, остановились. У Фрейденфельда был настоящий шок — нашлась наконец! Он долго сидел, оцепенев, и руки у него дрожали.

— Так не бывает, — вставила Анька.

— Что не бывает?

— «Оцепенев» и «дрожали» одновременно не бывает, — сказала она, — здесь или то, или другое.

— Какая разница, — отмахнулась от неё Буся. — Главное, что мы вас нашли! Наконец-то! А этого кретина, — она опять отвлеклась от легенды, — понесло извиняться. «Прости, Илона», — процитировала она, понизив голос и придав фразе идиотскую интонацию.

— Н-да, — не зная, как оценить всё вышеизложенное, сказала Анька.
— А мне теперь с ней работать, — вернулась в реальность Буся, — она же меня съест.

— Да ладно тебе, — пожалела её Анька, — со временем, не сразу, но всё забудется.

— Ага, ты бы видела, как она на меня смотрит. И, кажется, шефу наговаривает гадости про меня. Зануда несчастная. Он мне уже одну работу завернул. Теперь всё переделывать надо, — Буся тяжело вздохнула.

Таково было её отношение к происшедшему.

 

Для нас же всё происходило следующим образом.

Услышав Илонкин призыв, не зная, что думать, и подозревая всё самое нехорошее, мы повскакали со своих полотенец и бросились в лес.

Он был сосновым, чистым и просматривался великолепно. Да и действие происходило в каких-то трёхстах метрах от нас.

Словом, вскочив, мы сразу увидели красную машину, Бусю, неизвестно почему орущую Фрейденфельд и скромненького, ничего особенного не представляющего из себя молодого человека, пытающегося какими-то тупыми фразами вроде «Успокойся, пожалуйста» утихомирить Илонку.

Подбежав поближе к месту событий, осознав всё происходящее и поняв, что никто ни на Илонку, ни на её корзинку не покушался, мы остановились.

Здесь надо напомнить, что последнего Фрейденфельда никто из нас никогда не видел. Впрочем, как и первого.

— Как ты мог?! — риторически и на повышенных тонах восклицала между тем Илонка.

— Как ты могла? — неинтересно, но не менее истерично повторялась она, обращаясь к Бусе.

— Как вы могли? — талдычила она всё то же, зациклившись на одной фразе.

 

Очевидно, ей просто не хватало слов. Не дождавшись ответа, она всё-таки нашла их:

— Почему именно сюда? Что, других мест в природе не существует! Почему именно с ней! Не мог никого другого найти! Ты же в командировке! — возмущённо и нелогично обращалась она к молодому человеку.

По ходу пьесы мы догадались, что перед нами был не кто иной, как последний, никем до сих пор не виданный Фрейденфельд, который на свою беду сдал машину в ремонт и неосмотрительно доверился взбалмошной и непредсказуемой Бусе.

— Но вы же шашлыки не здесь собирались жарить, — вдруг глупо вставила Буся.

— Ах, прости! — гневно парировала Илонка, — вам-то мы об этом не сообщили. Представляешь, — она обрела наконец чувство слова, и её понесло — начали бы мы всем звонить и сообщать, что нигде места не нашли и отправляемся на дачу.

Она бы ещё долго так распространялась, потому что это было в её манере — рассматривать факт со всех сторон, во всех ракурсах, ситуациях и положениях, в мельчайших подробностях, во всех цветах и красках, дотошно, педантично, скрупулёзно. Словом, пока слушателя не начинало колотить мелкой дрожью.
Илонка потихонечку пришла в себя и уже начала вполне логично и осознанно задавать прокурорским, грозным тоном вопросы о том, где, когда и как познакомились «преступники».

Буся демонстративно молчала, Фрейденфельд пытался утихомирить бурю фразами типа «На стоянке познакомились, случайно, только ты успокойся», а мы, замерев, стояли в купальниках среди сосен, почти что раскрыв рты, и созерцали пьесу на лесной поляне.

Илонка вообще была занудой. Но мы умели пресекать в ней эти чудовищные порывы порассуждать о том, чем отличается, скажем, сумочка, купленная в одном магазине, от аналогичной сумочки, которую она видела в другом магазине, с подробным перечислением несметных достоинств первой и огромного количества недостатков другой. От слушателя требовалось: во-первых, внимательно следить за повествованием, во-вторых, признавать огромный интеллектуальный потенциал рассказчицы. Терпения на это хватало не у всех.

Буся, которой не дали изложить внезапно пришедшую ей на ум и казавшуюся гениальной идею о поисках пропавшей Илонки, решила, что с неё, пожалуй, хватит. Пусть она совершила и не самый лучший поступок в своей жизни, но она не обязана выслушивать длинный перечень своих недостатков и подвергаться пытке нудным морализаторством.

Поэтому она довольно резко пресекла Илонкины вариации на тему «Как ты мог (-ла) до этого опуститься?» и пошла к машине, бросив на ходу:

— Ты, Илон, конечно, прости, но меня всё это уже достало.

Она уселась на водительское сиденье и через открытое окно обратилась к Фрейденфельду:

— Ты едешь?

Любвеобильный Фрейденфельд вдруг оказался тюфяком, потому что необходимость выбора повергла его в лёгкую оторопь. Он беспомощно закатил глаза, то ли выбирая из двух подруг одну, то ли соображая, как будет добираться домой.

Буся оказалась более решительной.

— Короче, — ультимативно сказала она, — ты тут извиняйся и разбирайся. Я тебя жду на дороге, за поворотом. Надумаешь ехать — хорошо. Но если через десять минут тебя не будет, я уезжаю.

С этими словами она завела машину и поехала прочь.

Мы с любопытством посмотрели на Фрейденфельда. И на наших глазах это ничтожество, пролепетав «Прости, Илон», побежало за машиной.

Мы же по ходу спектакля меняли настроения и симпатии. Сначала нам было ужасно жалко правильную, но обманутую и преданную Илонку. Потом вконец изруганная и презираемая Буська тоже вызвала наше сочувствие. Однако впоследствии, опомнившись, мы дружно осудили её свинство. И начали опять жалеть растерянную и брошенную Илонку. И только концовка вызвала понимание того, что виноват во всём не кто иной, как всё тот же пресловутый Фрейденфельд, которого, как выяснилось, звали просто Гошей.

Увидев в последнем действии его спину, скрывающуюся среди сосен, Кукушкина не нашла ничего лучшего, как свистнуть вслед ловеласу-неудачнику. Надо сказать, что свистела она гениально, выучившись этому ещё в детстве у брата.

Мы, к сожалению, свистеть не умели. И ограничились улюлюканьем.

Собственно, улюлюкать никому не хотелось. Но таким способом мы решили поддержать несчастную и подавленную Илонку, стоявшую над почти полной корзинкой. Фрейденфельд была в прострации. Ко всему прочему её лишили объекта гнева, и она не знала, на кого теперь излить всю бурю чувств.

Анька взяла корзинку, Кукушкина — Илонку за руку, и мы все вместе отправились на пляж. Там она нашла в нас обескуражено сочувствующих слушателей, и остаток дня мы провели в живом обсуждении случившегося. Версии, варианты, предположения, пересказ аналогичных историй, дружное осуждение — всё захватило и увлекло нас.

 

На этом очередной Илонкин, а заодно и Буськин роман, закончился.

И все девушки остались на своих рабочих местах. Только две из них — в тайной неприязни друг к другу. Впрочем, они даже продолжали здороваться по утрам, но только сквозь зубы.

А само действо вошло в наш фольклор.

— Ты помнишь ту идиотскую историю? — спрашивал кто-нибудь кого-нибудь.

И этот кто-то охотно кивал и качал головою, обхватив щёку ладонью.

 

          Рассказ из сборника «Коллекция характеров», Рига, Gvards, 2008.

          Опубликован на портале Проза.ру в 2011 году.