С Новым годом! Маленькая повесть о любви

 

 Как люди в большинстве своём проводят Новогоднюю ночь? В городах, пожалуй, однотипно. По молодости лет — шумная компания, коллективная готовка новогоднего застолья, смех, гомон, пробки от шампанского в потолок, прогулка по снежку, а пусть даже и по лужицам (что в южных наших городах не редкость на Новый год) к центральной Ёлке на главной площади, загадывание желания под бой курантов. А когда уже прожито полжизни и даже больше — то же застолье, но уже в кругу семьи, перед телевизором с его развлекательными передачами и традиционно повторяемыми «Карнавальной ночью» и «Иронией судьбы, или С легким паром!».

Но может случиться в жизни и особенный Новый год, который приходит на память в течение всей жизни как нечто свежее, очистительное, действительно возрождающее, неизменно питающее своей вдруг так неожиданно случившейся редкой красотой и глубиной смысла, хотя вроде бы ничего особенного и не произошло.

 

Заканчивался 1968 год. На сей раз в этот день, 31 декабря, Вера не поехала к себе в соседний городок в часе езды на автобусе, где жили мама и бабушка, а осталась в своём общежитии педагогического института по банальной причине — у неё не было денег на автобусный билет. Общежитие было пусто. Почти все — а её комната из пятерых девчонок, кроме неё, в полном составе — разъехались по домам в посёлки и станицы.

Однако не только по причине нехватки денег на билет задержалась Вера в большом городе. У неё была очень личная причина поступить именно так. Вера загадала, что под Новый год она непременно должна увидеть Виктора — на улице ли, в трамвае ли, может быть, даже и в общежитии, хотя Виктор был жителем этого же города и в общежитии не нуждался.

Вот уже скоро полтора года, как Вера была безумно и несчастливо влюблена в удивительного юношу, а скорее, в молодого мужчину, своего сокурсника с исторического факультета. Виктор выглядел намного старше своих лет (а Вера-то попала в вуз сразу после школы), может, не сразу поступил, а, может быть, и в армии уже побывал, хотя у них на факультете была военная кафедра. Во всяком случае, ему можно было дать лет двадцать пять, а Вере ещё не исполнилось восемнадцати. Витя был неотразимый красавец-брюнет, кареглазый, крепкий, спортивный, среднего роста. Ходил он, как ходят футболисты, по-особому мягко и выпукло ставя ноги, наверное, немало футболом и занимался. Он был очень общителен, играл на гитаре и пел под неё на студенческих праздниках. Конечно же, недостатка внимания к себе от противоположного пола не испытывал. Правда, его постоянно можно было видеть в коридорах института во время перемен между лекциями с девушкой, такой же кареглазой, как он, носившей причёску «хвост» из каштановых волос до плеч. Они учились в одной группе, но Тамара была иногородней.

Крайне болезненное чувство, которое испытывала Вера к Вите, называемое ею по неопытности и по молодости любовью, было, скорее, оглушающе-незаслуженное мучительное чувство попрания её собственного достоинства, её нравственной чистоты.

На первом курсе института, впервые увидев Виктора и поразившись привлекательности всех его качеств, Вера, как принято говорить, не бегала за ним, но при каждом столкновении в институтских коридорах подолгу не могла придти в себя — такая влекущая энергия исходила от его быстромётного взгляда, спортивной походки любителя-футболиста, враскачку, от его смеха и речи, если он шёл с кем-либо из сокурсников. Однажды всё-таки было дело. Ох, какое же было дело! Вера дежурила в раздевалке перед началом занятий, подавала номерки и принимала пальто, и вдруг пальто ей подал никто иной, как Виктор, смотря ей прямо в лицо своими красивыми карими глазами с длинными ресницами.

— Пожалуйста, сеньор, — почему-то сказала Вера и протянула Виктору круглый металлический номерок.

— Спасибо, сеньорита, — незамедлительно подыграл ей удивительный студент, однако очень быстро отошедший от стойки и больше не взглянувший на девушку, на сей раз не на шутку оторопевшую и замершую с его пальто в руках в неведомых ей доселе ощущениях.

Сеньор... Так внезапно выскочило это обращение. Ни с того ни с сего. Какие сеньоры и сеньориты могли оказаться в провинциальном, правда, южном городе, но очень далёком от Испании? Молодость, чистая молодость, как же тебе хочется светлой игры, экзотики, романтики!..

 

А достоинство её было попрано следующим образом.

После окончания первого курса Вера с подругой поехала на месяц от института в спортивный лагерь, находящийся в их же краях, на берегу неширокой речки Ахтубы. Очень скоро стало ясно, что спортивного в нём было — только столы для настольного тенниса. Днём жизнь в лагере протекала вяло, и теннисные столы большей частью не были задействованы. Молодой народ лагеря, по причине активной ночной жизни, днём отсыпался в палатках, просыпаясь к обеду и собираясь непричёсанным, взлохмаченным и даже неумытым в столовой, чтобы затем разойтись на прежние места и поспать до ужина.

 

Тоска знойного дня, в котором, кроме чтения, нечем было заняться, стала для Веры особенно непереносимой сразу после первой ночи, проведённой отчасти в палатке.

Этой роковой (а иначе и не скажешь) ночью, когда Вера отрешённо предавалась своему, как всегда, крепкому девственному сну после счастливо и насыщенно проведённого первого дня, она вдруг ощутила основательное присутствие на своей сразу провисшей койке сидевшего у неё в ногах, сбоку, человека, максимально приблизившегося к её лицу и покрывавшего его поцелуями.

Полог палатки был полуоткрыт, ночь своими звёздами заглядывала вовнутрь, но даже при таком слабом природном освещении можно было понять, что будит поцелуями Веру Виктор... Сам Виктор! Да, ещё днём, при заезде в лагерь, Вера с ним общалась, они вдвоём открывали лагерную смену, поднимая спортивный флаг на флагштоке, общались так, словно были сто лет знакомы. Он знал её имя и по имени к ней обращался. А она, Вера? Что она? Можно ли было ей даже представить, что вообще когда-либо мечта быть так близко от Вити сбудется, что вот они рядом, оба футболках с засученными рукавами и в коротких шортах — бывшими по тем временам большой редкостью по причине отсутствия этого вида одежды в магазинах — что, переговариваясь о том, как лучше тянуть за верёвку флагштока, они будут друг другу белозубо улыбаться, касаясь, так естественно, пальцами пальцев, локтем локтя...

Витя приподнял Веру за плечи, и она невольно, сквозь сон, потянулась к нему, словно магнетическая сила подсказывала сейчас, как следовало с этого момента ей поступать. Впоследствии, когда Вера вновь и вновь проживала начало следования за Виктором, она представляла себя как бы со стороны, словно душа её, находясь рядом с героями действа, участливо следила за ними, по-своему управляя их поступками.

Вера встала (одета она была в синий спортивный шерстяной костюм и из-за ночной прохлады, и для защиты от обилия комаров), Витя предупредительно захватил, перекинув через левую руку, тонкое, но грубого сукна солдатское одело, коими были обеспечены все участники лагерной смены, обнял Веру за талию правой рукой, и они вышли из палатки, где осталась спать, так ничего и не заподозрившая в своём сне Верина подруга.

Виктор куда-то вёл Веру, наверное, хорошо зная, куда. Вот он остановился, постелил и расправил на земле одеяло под развесистым вязом, и они сели. И опять, как в палатке, Вера оказалась лежащей на спине, а Витя вновь впился в её губы поцелуем, щекоча ей щёки короткой щёточкой тёмных усиков.

Надо сказать, что за всё то время, как Витя таким чудесным образом явился к ней во время её ночного палаточного сна, он не сказал Вере ни единого слова, наверное, чтобы не привлечь к себе не нужных им свидетелей. Но Вера интуитивно ждала слов. Как вдруг Витя проворным движением завёл свою правую руку под резинку её трико, и она очутилась там, куда ещё ни одна юношеская рука в Вериной любовной практике не проникала.

Вера была чиста, девственна — девственна и телом, и душой. Её небольшой эротический опыт ограничивался поцелуями в родном подъезде при прощании с порядочными, хорошо знакомыми юношами, которые иногда удостаивались права ласкать её грудь и только.

Не ожидая подобной грубости (таковым восприняла она Витино движение) девушка инстинктивно высвободилась из его рук. Теперь уже Витя лежал на одеяле на спине, а обескураженная Вера сидела рядом с ним к нему спиной, поджав к подбородку колени. Где же вы, слова о любви, словесное выражение чувств, тонкость, романтика, деликатность?.. Зачем же всё так?..

Вера посмотрела Вите в лицо. Луна и звёзды бросали свой слабый отблеск на его желтоватые, в их свете, лоб и щёки, на его прикрытые веки со вздрагивавшими время от времени ресницами. И никакого соблазна, никакой прелести не исходило от этого сморщенного в странной гримасе лица. Вдруг Витя размашисто хлопнул себя по лбу — убил комара — и поглядел на Веру.

— Дурак, — скорбно сказала Вера, хотя вовсе не хотела именно такое говорить.

— Вот это правильно, — впервые за всё время их прогулки произнёс Витя.

И Вера уже не помнила, как Витя довёл её назад до палатки, было ли ими при этом что-то ещё сказано, не помнила, как провалилась в глухой сон без сновидений.

 

 А утро было замечательное, свежее, светлое, с кричащими в ближнем посёлке петухами, мычащими коровами, клёвом рыбёшек, гоняющимися за мошкарой чуть ли ни у самого берега покрытой лёгким туманом Ахтубы.

По дороге к речке, где они умывались, Вера поставила свою ничего не заметившую ночью подругу в известность.

— Надо же, — только и сказала задумчиво Ирина, видимо, про себя всё-таки заметив: «Подумать только, сам Витя...»

А сердце у Веры ныло, ох, как ныло. Ей казалось, что она поступила сегодня ночью как-то неправильно (что делать — таково, видно, было её воспитание: искать вину лишь в себе). С утра она обнаружила, что, невзирая на столь не предусмотренное ею ночное происшествие, совершившееся именно в таком виде, её по-прежнему влечёт к Виктору, ей хочется его видеть, общаться с ним и, может быть, объяснить ему себя и тем самым загладить возникшее чувство вины перед ним за свою невольную ночную колкость.

В течение дня Виктор ни разу не попался Вере на глаза, и она стала ждать его нового прихода в палатку. Но подобное уже не повторилось.

Следующая воспалённая бессонная ночь привела к тому, что у Веры родилось стихотворение «Удивительная сила»:

 

                                            В. К.

 

Я помню, этой ночью было

Немного холодно со сна.

Ещё, быть может, не любила,

Ещё кололась, как сосна.

 

Но удивительная сила,

Преодолев счастливый страх,

Мне губы намертво сводила,

Сводила на твоих губах.

 

 Вера перечитала стихи. Первое четверостишие полностью соответствовало произошедшему. А второе — смущало её «счастливым страхом», эпитетом «намертво»...

Хотя управляла ею в ту ночь, конечно же, «удивительная сила» и действия, и противодействия... Пусть останется, как есть.

Вера красиво переписала стихи в блокнот, хотя буквы у неё во время письма подпрыгивали, вырвала лист, и, аккуратно свернув его вполовину, пошла искать Виктора, а обнаружив его в столовой, вспомнила, что время обеда ею пропущено.

— Витя, привет, это тебе, — твёрдо сказала она, глядя ему в глаза и протягивая листок со стихами.

— А, хорошо, — роковой мучитель положил листок в нагрудный карман рубашки и, повернувшись к Вере спиной, направился враскачку к столовской стойке раздачи блюд.

С бьющимся сердцем Вера вышла из столовой.

На следующий день, во время завтрака, Витя, проходя мимо Веры, бросил ей на ходу: «Спасибо за стих!» И только. Только и всего. На всю оставшуюся смену, точнее, на полсмены. Дальнейшего пребывания в лагере Вера уже не могла выдержать, хотя, словно по инерции, на что-то ещё надеялась.

 

Тем временем у Вити появилась «жёнушка». Так беззастенчиво называл он маленькую кругленькую с нежным румянцем на щеках и полудлинной русой стрижкой девочку-студентку иняза.

Несмотря на полудетский облик, «жёнушка» открыто жила в домике Вити, сопровождала его в обоюдных прогулках по территории лагеря, вышагивая рядом с ним в коротеньких светлых шортиках с горделиво выпяченным животиком, что говорило пока только об отсутствии каких-либо спортивных навыков в её жизни.

Стараясь не думать об этой паре, так быстро и легко обретшей временное семейное счастье, Вера пробовала тренироваться в ежедневных заплывах по Ахтубе, не оставляя занятий плаванием и в открытом водном пространстве, сопровождаемая лодкой добровольно взявшего на себя функцию охраны хорошего парня, к которому, кроме дружеской благодарности, Вера не могла ничего испытывать; учила в маленьком водном загончике тут же, на Ахтубе, не умеющую плавать свою подругу Ирину держаться на воде; приняла участие в бессмысленной и опасной ночной вылазке инициативной группы, пожелавшей отправиться в открытом грузовике в ближайшие поля за свежими огурцами. Не доехав до полей, грузовик вдруг забуксовал, попав в размытую колею, а потом и вовсе лёг на бок при какой-то канаве, куда ночные разбойники покатились с весёлым и беспечным молодым хохотом.

Возвращались в лагерь пешком, вдоль сонно вздыхавшей реки, прочерченной поперёк лунной дорожкой, отмахиваясь от комаров веточками вязов. Парни обнимали девушек за плечи. Пришли в лагерь. Веру обнимал в ночном походе высокий, правда, уже с небольшой лысинкой, студент — очень интеллигентный, близорукий, в красивых крупных очках с золотой оправой. Теперь уже она оказалась в его палатке, и он замечательно держался, как в совсем недавнем представлении Веры и должен был вести себя малознакомый молодой человек — бережно гладил её волосы, был чуток, предупредителен и не слишком настойчив. Но, несмотря на тактичность юноши, Вера, так недавно получившая острую Витину прививку, ничего, кроме равнодушия, не ощущала по отношению к новому претенденту на легковесную любовь. Поэтому особо и не удивилась, услышав раздосадованный вопрос:

— Почему ты такая холодная?..

— Извини, — Вера освободилась из чуждых объятий и вышла из палатки.

Ближе к обеду, дождавшись рейсового автобуса, подруги покинули лагерь.

 

 И вот на носу был уже 1969-й год, а точнее, настало 31-е декабря года уходящего. И город весь был украшен разряженными ёлками, стоявшими и на площадях, и в магазинах. Маленькие пушистые ёлочки в блестящей мишуре и прозрачных шарах с искусственным инеем на них смотрели чуть ли не из каждой витрины на прохожих, некоторые из которых спешили именно с ёлкой в руках или везли её прикреплённой верёвкою к санкам... (Спешите, спешите украсить в своей квартире пахнущую хвоей и морозом зелёнолапую красавицу!)

И все направлялись к себе домой, к своим близким, и только одна Вера шла по праздничному городу в открытый зимний плавательный бассейн. Там ей предстояло, так она решила, провести встречу Нового года, словно девушка интуитивно надеялась на какое-то предновогоднее перерождение именно среди спортивных дорожек, в мокром купальнике, под звёздным зимним новогодним небом — надеялась на получение мудрого и доброго совета на свои обманутые в летнем лагере чувства. И одновременно она, вопреки всякой логике, мучительно желала встретить Витю, хотя именно в зимнем бассейне его и не должно было быть. Как же долго можно носить в себе, куда бы ты ни отправилась, своё не исчезающее любовное чувство, но вместе с ним и растерянность, недоумение от человечьего недобросовестного, случайного, не постигнутого тобою поступка.

Вера догадывалась, что сам Витя, вряд ли придавал значение их летней истории, скорее всего, вообще не вспоминал о ней, считая себя, без сомнения, стопроцентно порядочным парнем. Несколько раз с начала нового семестра Вера сталкивалась с ним в институтских коридорах, и опять он был, как правило, со своей Тамарой, судя по всему, игравшей в их паре ведущую роль. Томик, как звал её Витя, доходила Виктору до плеча, но, крепкая, волевая, решительная, лет на пять его моложе, счастливая соперница словно вела Витю за руку не только по институтским коридорам историко-филологического факультета, но и по самой жизни, не обращая внимания на простушек-студенток, пялящихся в оцепенении по лестницам на её красавчика-парня, и хвост роскошных томиных волос, волнистых каштановых, гордо вздрагивал при ходьбе между её лопаток.

В присутствии своей пассии Витя не раз здоровался с Верой, и всякий раз тонкая щемящая игла входила ей в сердце. А «жёнушка»?.. Факультет иностранных языков располагался в другом, центральном, здании, и отчасти поэтому пути недолгих возлюбленных, видимо, уже не пересекались.

 

 Несмотря на предновогодье, бассейн не прекращал свою работу. Последняя группа любителей зимнего плавания запускалась в 22:00, и можно было плавать целый час. Открытый бассейн, двадцать пять метров в длину, был с подогревом, над пятью дорожками стоял лёгкий парок от разницы температур воды и воздуха, а чтобы попасть в чашу, надо было просто поднырнуть из душевой, набрав на краткий миг воздуха в лёгкие.

На сей раз Вера оказалась на занятии одна, но старый опытный тренер пришёл, и, по всей видимости, получал своё особое удовольствие от занятий с единственной ученицей, бродя по бортику взад и вперёд в уютных валенках на кожаной подошве, в шапке с опущенными ушами, с поднятым воротником далеко не нового зимнего пальто. А было морозно, приходилось и притоптывать, и похлопывать одним валенком о другой. Шапка-ушанка, и воротник, и варежки тут же оторочились инеем, поэтому взаимодействие сегодня было молчаливым.

Но Вера была в своей водной стихии. Есть особая непередаваемая прелесть в этом зимнем плавании, длинном скольжении в тёплой воде, почти без движения рук и ног, когда над тобой только небо в звёздах, если перевернуться на спину. Вот бы только увидеть Витю... Увидеть — а как?.. Да вот же он! Смотри, разве это не он поднимается в одних спортивных плавках, в туманном облаке пара, босиком, по обледенелым лёгким лесенкам на самую высокую вышку-десятиметровку, подходит к её краю, замирает, вытянувшись на цыпочках, руки вперёд, и, подпрыгнув, совершает головокружительное сальто, натянутой струной войдя без брызг и звуков в воду?..

— Вера, — хрипло крикнул (неужели простудится?) тренер, предварительно посвистев в свисток, всегда висящий у него на груди, — ещё десять минут и выходи.

Вера помахала Петровичу рукой в знак согласия, перевернулась и энергично поплыла кролем на спине. Да какое уж тут энергичное плавание! Ранее никогда не виденный небесный шатёр, усыпанный звёздами, распластался над ней! Как прозрачно и легко. Куда-то делся пар над водой, всё на небе и вокруг виделось чётко и ясно. И вдруг весь воздух заполнился снежинками, крупными, ажурными, но не мешающими одна другой. Они спускались на воду безостановочно, ритмично, в свете фонарей по углам бассейна, и словно из воды поднимались опять и окружали Веру кружевным хороводом. «Успокойся, девочка, — говорили они, — мы поможем тебе любить жизнь и людей без боли и страданья. Странные вы, люди. Вы страдаете все, каждый от своей неразделённой мечты. А самая награждающая собою, не сжигающая, но разделяющая все твои помыслы мечта — это мы, лёгкие, ажурные, ясные и холодные — мы сыплемся на землю из лёгкой тучки, минута — и уже нет ни тучки, ни нас, а светлый след в твоей душе не тает...»

 

После этих удивительных водных процедур, направившись от центра города через долгий мост над ликвидированной инженерной мыслью речкой Царицей, своим сухим перегороженным устьем упирающейся слева от моста в покрытую голубым льдом Волгу, а затем пройдя вдоль трамвайных путей и выйдя наконец к своему общежитию, Вера счастливо попала в него, так как двенадцать часов ночи пока не пробило, и его обитателей ещё пускали на ночлег. Вахтёрша баба Люба протянула Вере свежий набор постельного белья и сказала идти в комнату номер семь, куда собрали всех, кто не разъехался на каникулы. В указанной комнате, не включая свет, Вера застелила свободную постель у окна и легла, закутавшись в простыню и лёгкое одеяло. В комнате, несмотря на вот-вот должный свершиться Новый год, уже спали две девушки-студентки, каждая по-своему скукожившись на кровати. И Вера так же подтянула колени к подбородку, и согрелась, и заснула.

Наверное, Вера спала не очень долго — вдруг её разбудил свет. Горела под потолком электрическая лампочка на длинном шнуре без абажура. За круглым столом посреди комнаты сидели и разговаривали двое, и один из них, в зимнем расстёгнутом чёрном пальто с серым каракулевым воротником и красным шарфом на шее (нет, скажите, надо ли удивляться или нет?!) был не кто иной, как Витя. Перед ним на не покрытом ничем деревянном круглом столе стояли уже начатая светлого стекла бутылка с водкой и обычный гранёный до половины наполненный водкой стакан, лежала на серебряной обёртке раскрытая средних размеров шоколадка. Карие глаза Вити были влажны. Во второй фигуре Вера узнала старосту из Витиной группы, Свету — некрасивую прыщеватую немолодую девушку, игравшую, как это знали все, своей участливой заботой о людях роль то ли старшей сестры, то ли матери для тех, кто хотел бы поплакаться ей в жилетку. Да, но ведь их могло сблизить и то, что Света неплохо пела на институтских вечерах под аккомпанемент Витиной гитары, что несколько раз приходилось видеть Вере.

— Ничего, Витёк, поссорились — помиритесь, — говорила она, положив руку на плечо всеобщему любимцу, пожирателю сердец, а теперь скорбно опустившему голову опечаленному однокурснику, — Томик всё же отходчивая.

Витя отломил и протянул кусок шоколадки Свете, они встали, чокнулись стаканами и выпили.

Из своего укрытия, закутанная в одеяло с узкой щёлкой для невольного наблюдения, Вера проследила, как два институтских товарища, оставив водку и шоколад на столе, направились к двери, причём Витю слегка пошатывало, и как Света щёлкнула выключателем.

«А ведь, кажется, той ночью в лагере, под вязом, Витя мне говорил, что недавно поссорился со своей девушкой... — как будто бы припомнилось Вере. — Говорил ли? Или со сна тогда показалось? Вот тебе и, пожалуйста, сеньор...»

«Ну и как теперь уснуть? — лихорадочно размышляла Вера. — Ты мечтала, и мечта твоя сбылась... Но каким образом! Являя тебе твоего сеньора равнодушным роковым мучителем в течение последних месяцев тоски и страдания, она так неожиданно поставила его перед тобой в роли такого же мучающегося — несчастного, обиженного, страдающего человека с непоправимо испорченным новогодним праздником...»

Сидя на кровати, Вера оперлась о подоконник. Фонарь под окном лил свой тусклый свет и в комнату номер семь, и на трамвайные пути, и на заснеженные кусты вдоль дороги. Снова шёл лёгкий снежок, мелькая редкими хлопьями. И вновь Вера услышала, как шепчут ей снежинки нечто мудрое, тёплое, уже спетое ей накануне новогодья в открытом бассейне... «Успокойся, девочка... Мы поможем тебе любить людей без боли и страдания...» И Вера чувствовала, как какая-то новая манящая светлая Мечта, безотносительно любви к какому-либо конкретному человеку — Мечта без названия — манит её за собой, безо всякого насилия над душой подчиняя и растворяя её в себе...

 

Я не могу уснуть: Нужна мне ты... Напротив моего окна Снежинки в свете фонаря роятся... Под снегом сладко спят Так хорошо знакомые деревья и кусты... Я не могу уснуть, И сказки мне уже давно не снятся. Как хорошо, что ты Нужна, нужна давно, Особенно сейчас, Когда снежинки в свете, Так сладко потому На них смотреть в окно, Что каждая душа Нуждается в привете. Ты мне сейчас нужна, Как нужно фонарю Снежинок голубых Холодное сиянье, Как нужен снежный сон Под окнами кусту, Как нужно январю Снегов очарованье. Рождественской Звезды На мир пролился свет, Чтоб верить в явь Мечты, Где всё — успокоенье, Где чистые снега Несут тому ответ, Кто ищет на земле Любви и Вдохновенья. Пусть под любым окном В ночи не спит фонарь, Но пусть утонут в снах Кустарник и деревья. На стёклах голубых Распустятся, как встарь, Хрустальные цветы Январского доверья...

 

Мечта... Неужели Вера начала вдруг уже и думать стихами? Да нет. Эти мысли без названия, пунктирно, как след пролетевших снежинок, прошли сквозь неё и улетели в звёздное пространство, чтобы, много лет спустя, вновь вернуться к ней и опуститься на страницу в её стихотворной тетради.

 

 Рассвело. Вера проверила содержимое своей спортивной сумки. В кармашке на молнии внутри, рядом с мокрыми полотенцем и купальником, она вдруг ощутила плотную окружность «серебряного» рубля, оставленного ею перед Новым годом на дорогу домой, но, как она считала, безвозвратно потерянного. Рубль! Целое состояние! Можно и в кафетерии кофе с бутербродом — кусочком чёрного хлеба с полукопчёной колбасой — насладиться, и за оставшиеся сорок восемь копеек на междугороднем автобусе от автовокзала до дому за час доехать. Свернув постельное бельё в рулон и оставив его на жидком разбитом матрасе, бросив последний взгляд на бедолаг, не желавших просыпаться навстречу новому дню и новому счастью и по этой причине, как и при старом годе, уткнувшихся лицом в обшарпанную общежитскую стенку с облупленной синей краской, Вера, тихо прикрыв за собой дверь, решительно и легко шагнула вперёд, навстречу светло смотрящей, навсегда всех и вся прощающей новой жизни...

 

09.12.2015

        Повесть опубликована на портале Проза.ру в 2015 году.

В повести использованы самостоятельные стихи автора:

1. «Удивительная сила» (июль 1968): http://www.stihi.ru/2010/03/23/6744

2. «К Рождественской Мечте»: http://www.stihi.ru/2010/03/25/5060