Соколиное гнездо

     В самом начале рабочего дня, вот прямо так с утра пораньше, редактор толстого серьёзного исторического журнала с огромной разваливающейся от обилия документов папкой идёт в комнату макетировщика. В душе у неё поют птицы или даже оркестр играет победный бравурный марш. Она цитирует про себя Пушкина: «Миг вожделенный настал: окончен мой труд бесконечный». В порыве творческого вдохновения Татьяна позволяет себе личную импровизацию, заменяя в конце слово «многолетний» на «бесконечный», потому что подготовительная работа была долгой, кропотливой и выматывающей.

     Сегодня праздник — они начинают делать макет журнала.
     То есть все статьи, собранные «по миру» и присланные из разных городов и весей, множество раз вычитаны редактором и корректором, вычищены от ошибок и ляпов, стилистически подправлены, приведены в надлежащий и приемлемый вид, а фотографии-иллюстрации отретушированы и подготовлены к вёрстке.
      Скрупулёзно высчитано количество знаков и страниц. Установлен порядок следования текстов и снимков.
      Остаётся разместить их в компьютерном макете, расставить иллюстрации, подписать, проверить правильность переносов и вычитать весь журнал ещё раз почти в «натуральном» виде.
      — Здравствуйте, Владик! — приветствует Татьяна макетировщика. — Начнём?
      — Давайте начнём, — соглашается тот, не без сожаления закрывая новостной сайт.
      Редактор усаживается рядом с ним перед экраном и раскладывает на соседнем столе своё имущество: открытую на первой странице папку, длинную линейку и остро отточенный карандаш.
      Макетировщик открывает чистый лист на экране.
      Можно приступать к делу.
      — Так, — говорит редактор, — первая страница — оглавление и «паспорт». Пока не ставим, это когда будем знать всё постранично.
      — Пошли дальше, — соглашается Владик, кликая мышкой.
      — На вторую страницу ставим конференцию, она в папке под названием «Конференция». Иллюстрации и подписи там же, — рассказывает редактор.
      — Сколько страниц? — вопрошает Владик.
      — Две, — говорит Татьяна, осознавая всю лёгкость начала.
      Владик быстро размещает текст на странице и выделяет заголовок.
      Затем они принимаются за иллюстрации.
      — Давайте в правый верхний угол поставим Смита, — решает редактор.
      — Вот этого? — указывает Владик курсором на снимок, подписанный именем Смита.
      — Да, — подтверждает Татьяна.
      — Давайте поставим, — покладисто соглашается макетировщик и размещает первую фотографию справа и сверху.
      — Начальник есть! — комментирует он.
      — Ну, хорошо! — разглядывает картинку редактор. — Председатель впереди и смотрит на читателя. Давайте дальше общую фотографию — вниз, в левый угол, колонки на полторы.
      Владик ставит фотографию на полторы колонки.
      Они разглядывают страницу и переговариваются на предмет, не мелковато ли получилось.
      — А сколько там ещё текста? — спрашивает Татьяна.
      — Нормально, — отвечает Владик и открывает следующую страницу.
      Редактор прикидывает взглядом соотношение оставшегося, свободного от букв места и имеющегося текста.
      — Пять картинок, — думает она вслух, — влезут. Давайте всех выступающих — двух сверху по углам и трёх в ряд — вниз.
      — Ну давайте, — с готовностью произносит Владик.
      В открытых дверях появляется главный редактор журнала и идёт к компьютеру.
      — Ну как? — интересуется он.
      — Николай Николаевич, — сразу перекладывает ответственность на хозяйские плечи Татьяна, — вы там были. В каком порядке выступающих ставить?
      — Так, — говорит шеф, разглядывая страницу на мониторе, — мужика с бородой — спра-а-ава.
      Макетировщик ставит фотографию справа.
      — А бабу — вниз, в левый угол, — быстро решает босс. — Рядом мальчика в свитере и Трюфеля.
      Трюфелем в редакции зовут одного из давних авторов. Предыстория проста: однажды Николай Николаевич никак не мог вспомнить его фамилию и выдал нечто созвучное. Теперь все втроём зовут его между собой Трюфелем. Мальчиком именуется молодой человек в синем свитере.
      — Трюфель на месте, — докладывает Владик.
      — Ой! — дёргается Татьяна. — А что там за бутылка?
      — А это минералка на трибуне, — поясняет шеф.
      — А давайте её отрежем! — поморщившись, предлагает редактор.
      — Чем вам, Татьяна, минералка не нравится? — ворчливо интересуется Владик, но бутылку отрезает.
      — Ну всё, икебана готова, — констатирует он, — давайте «подпися» ставить.
      — Ну хорошо, работайте, — говорит шеф и идёт в свой кабинет.
      — Николай Николаевич, — спохватывается редактор ему вслед, — у нас нет статьи про пароход!
      — Уже пишу, — говорит он на ходу.
      — Нужно срочно! — требует Татьяна.
      — Оставьте место, — отмахивается-советует Николай Николаевич.
      Редактор и макетировщик оценивающе и придирчиво разглядывают разворот.
      — Так, название есть, снимки есть, подписи есть, — подытоживает Татьяна, — пошли дальше. Оставьте пару пустых страниц, здесь пароход будет.
      Владик «переворачивает» пару страниц.
      — Тут играем, тут не играем, тут в ноты рыбу заворачивали, — говорит Владик старую шутку, которой в редакции пользуются при работе. — Что дальше?
      — Дальше Нестеров. Папка так и называется — «Нестеров», картинки там же.
      Владик находит папку, вытаскивает текст статьи и начинает расставлять его в макете. После заполнения второй страницы он интересуется:
      — Много там?
      — Пять страниц, — говорит Татьяна, заглядывая в свой тяжёлый объёмный гроссбух и вытаскивая статью из прозрачного «кармашка».
      Владик занимает текстом пять страниц.
      — Ренегат! — вспоминает он прозвище, которое они уже давно приклеили автору.
      И это тоже «код». Вся вина бедного Нестерова состоит в том, что когда-то он эмигрировал из России. Нестеров пишет хорошие умные статьи, работать с ним легко и просто, но ничем не оправданная «кличка» приклеилась к бедолаге намертво.
      — Картинок семь штук, — говорит редактор, праздно наблюдая, как текст занимает пустые страницы, — они пронумерованы. Ставьте их по верхним углам на каждой странице, а на последних — по две.
Владик расставляет фотографии, а затем подписи к ним.
      — Дальше опять две страницы «не играем», — сообщает редактор. — Статью Н. Н. попозже даст.
      — Рыбу заворачивали, — опять повторяет Владик и оставляет пару пустых страниц.
      — Современность кончилась, — с облегчением провозглашает Татьяна.
      — Ну давайте — перекур, и пойдём дальше, — говорит Владик и уходит из офиса.
      Татьяна тем временем отправляется к своему компьютеру проверить почту.
      Вскоре Владик возвращается, и они опять устраиваются у монитора.
      Редактор сосредоточенно углубляется в гроссбух.
      — Историческая часть, — тоном распорядителя, объявляющего вторую часть Марлезонского балета, торжественно провозглашает она.
      Владик оставляет очередное «белое пятно» — пустую страницу для заставки — большой фотографии, которая отделяет материалы о современных событиях от «исторических» статей.
      — Что сюда пойдёт? — интересуется он, указывая на очередную пропущенную пустую страницу.
      — Пока не решили, Н. Н. попозже скажет, — обещает Татьяна. — Теперь Карпов.
      — Это который с амбивалентной модифицированной парадигмой? — веселится Владик, цитируя полюбившиеся всей редакции заумные по стилю тексты Карпова про некие механизмы.
      — Он самый, — подтверждает Татьяна, — всё с той же парадигмой.
      — И вот с таки-и-ими болтами! — фонтанирует Владик, вспоминая комментарии в Интернете к статье Карпова из прошлого номера.
      — А то с какими же! — подхватывает его радость редактор.
      При упоминании карповских перлов настроение у них поднимается и атмосфера становится радужной и оптимистичной.
      Довольный и воодушевлённый Владик ставит текст Карпова. Но при размещении фотографий выясняется, что несколько снимков ещё не обработаны, потому что были присланы автором только сегодня утром в качестве «приятного» дополнения. Поэтому по ходу дела приходится «чистить» костюм герою публикации.
      — Оливье! — комментирует Владик, замазывая в Фотошопе белые едва заметные капли на груди героя. — Хоть бы слюнявчик, что ли, надевал или ел поаккуратнее.
      — И волосок с рукава у него уберите, — показывает Татьяна на яркую полоску, пересекающую предплечье героя.
      — Блондинок, говорите, любит? — приговаривает Владик, водя курсором по рукаву героя публикации. — А жена его знает?
      — Может быть, она сама блондинка! — вступается редактор за семейное благополучие героя. — А что это он такой всклокоченный? Давайте его «причешем»!
      Владик мастерски отрезает торчащий вихор на макушке.
      На следующей фотографии обнаруживается закрытый левый глаз господина Карпова.
      — А другой фотографии нет? — сердится Владик.
      — Другой нет, — сожалеет Татьяна.
      — Ну напишите ему, чтобы другую прислал, — Владик не любит некачественных снимков.
      — Он прислал эту. Наверное, другой с таким фоном нет. А фон там — самое главное. Видите, за ним здание, о котором в статье речь идёт. И как я не разглядела? А давайте ему глаз «откроем»! — осторожно предлагает Татьяна.
      Владик, по всей видимости, беззвучно ругаясь про себя, выискивает в папке фотографию с подходящим открытым глазом, вставляет найденный орган на место закрытого и придаёт лицу героя естественный вид.
      — «Косит лиловым глазом», — твердит он при этом свою любимую рабочую фразу.
      Затем они расставляют иллюстрации по тексту.
      Подходит главный редактор.
      — Что делаете? — интересуется он.
      — Карпова добиваем, — отвечает Владик, — глаз ему открыли и костюм почистили.
      — Молодцы! Покажите-ка мне всю статью! — просит Николай Николаевич.
      Он вглядывается в страницы на мониторе и деловито сообщает:
      — Ещё одну фотографию надо будет в самое начало поставить.
      — Там уже всё стоит! — ропщет Владик от перспективы полностью переделывать работу.
      — Ну переставь, так надо, — мобилизующим голосом говорит шеф, — я её в Паблик положил.
      Владик находит фотографию и начинает её обрабатывать. После всех манипуляций он ставит снимок на нужное место.
      — А мужика вот этого переверните слева направо, а то он у вас не туда смотрит, не по фэншую, — изучая изображение на экране, говорит Николай Николаевич.
      — А куда он должен смотреть? — интересуется Татьяна.
      — На самолёт, — доходчиво поясняет главный редактор, — самолёт летит, мужик стоит и на него смотрит.
      — Логично, — соглашается Татьяна.
      Владик меняет расположение снимков и выравнивает их.
      — Ну вот, теперь всё правильно, — удовлетворённо хвалит перемены Николай Николаевич и удаляется в свой кабинет.
      — А подпись? — вспоминает и беспомощно-растерянно шепчет ему вслед редактор.
      — Потом на месте подпишем, — отвечает шеф.
      После того, как они добивают Карпова, Владик опять уходит курить, а редактор проверяет почту, сетуя на то, что не подвержена пагубной привычке, а потому вынуждена целый день безотвязно и безвылазно сидеть в офисе.
      После перекура они берутся за другие статьи.
      — Дальше у нас Незлобин. Смотрите, он в такой же папке, — говорит Татьяна.
      — Незлобин, — механически повторяет Владик. — А это кто?
      — А это Витёк! — с удовольствием поясняет редактор.
      — А-а-а! — радостно восклицает Владик.
      Когда-то бедный Витёк вошёл в редакционную речь под этим именем. Так назвал соавтор снимок с незлобинским в меру упитанным приятным лицом, за что его сразу запомнили и искренне полюбили. Светлый образ Витька вызывает у Татьяны и Владика приступ добродушия и почти родственного веселья. Владик находит фотографию автора в недрах своего «бездонного» компьютера и ставит в начало статьи.
      Через какое-то время в «макетировошную» опять заглядывает босс.
      — Николай Николаевич, давайте фотографии в вашей статье расставим, — ловит его и подвернувшийся момент редактор и передвигается на соседний стул.
      Главный редактор усаживается на её место рядом с макетировщиком. Они располагаются в ряд, как на насесте, и увлечённо смотрят на экран. Николай Николаевич указывает, где и какие снимки разместить. Действо сопровождается рассуждениями о теме статьи, последних событиях на информационном поле, байками и анекдотами.
      — А вот стояли мы, помнится, в Бессарабии, — начинает повествование любящий изысканно-литературные выражения босс.
      Николай Николаевич увлекательно рассказывает пришедшую ему на ум историю, связанную с темой статьи, надолго задерживается у монитора, и они продолжают работать втроём.
      Заодно шеф придумывает подписи к неподписанным авторами снимкам. Он мастер на такого рода вещи, и никто не может сравниться с ним в искусстве сходу просто, точно и афористично назвать изображение. Сотрудники даже не пытаются это делать, по опыту зная, что подошедший к компьютеру Николай Николаевич сразу профессионально «припечатает» верную, нужную и ёмкую фразу к картинке.
      По ходу дела Татьяна потчует коллег найденными в опусах перлами вроде «наши лодки, попавшие в хищные лапы вражеских кораблей».
      — Интересно, — импровизирует Владик, — корабли с хищными лапами! Ужас какой!
      — А больше у этого Притыкина ничего такого в тексте нет? — опасливо интересуется Николай Николаевич.
      — Вычистили, — заверяет его Татьяна. Серьёзно целый день заниматься тем, что они делают, невозможно. Потому вёрстка идёт параллельно с комментариями. Иногда на взрывы хохота в небольшую комнатку заглядывают недоумевающие коллеги, плохо понимающие, чему можно так бурно радоваться, работая с серьёзным историческим материалом.
      — Веселитесь? — завистливо спрашивают они.
      — Угум-с! — комментирует Владик. — Очень смешно!
      — Хорошо сидите! — оценивают сотрудники три параллельно и тесно сидящие фигуры у компьютера.
      Наконец дело доходит до текста давнего журнального автора Смородинникова.
      — А-а-а! Старик Гадюкин! — приветственным тоном провозглашает Владик. — Зачем вы его взяли? Мы же с ним завязали! Опять скандалить будет!
      — Ну, так решили, — оправдывается Татьяна.
      — Реши-и-или, — задумчиво говорит шеф, и видно, что он пытается понять, правильным ли был этот опрометчивый шаг.
      Раздаётся телефонный звонок, и Николай Николаевич отправляется к себе в кабинет. А у монитора продолжается процесс созидания.
      Прозвище своё Старик Гадюкин заслужил «за дело». Автор отличается скверным, вздорным и скандальным характером. Все помнят, как славно начиналось сотрудничество с ним и как он внезапно начал выдавать на своём сайте брюзжащие и ядовитые отклики в адрес отдельных статей, а потом и всего журнала. Бедный главный редактор был уязвлён в самых лучших чувствах и неделю держался за сердце. Обруганные авторы защищались от склочника Гадюкина в «электронном» виде.
      — Простите ему, — жалостливо и с участием говорила Татьяна шефу, — вот такой он. Что тут поделаешь!
      Погоня за ляпами и выискивание «блох» стали для Смородинникова сродни охоте. Принцип самоутверждения за счёт ближних явно превалирует у него над порядочностью. Ругая других, Старик кажется себе умнее, весомее и значительнее. Он трепетно подпитывает свой образ величественного всезнающего мэтра. С ним долго не общались, но потом помирились.
      «Автор окончательно запятнал себя, назвав люнет редутом», — негодовал нервный Гадюкин в адрес одного маститого и уважаемого писателя.
      Желчные колючие фразы Старика вызывали в редакции жизнерадостный хохот.
      — А мне что люнет, что редут, — легкомысленно комментировал Владик гадюкинские претензии, — глубоко фиолетово. Вот вы, Татьяна, отличаете редут от люнета?
      — Сходу! — самоиронично отвечала далёкая от проблем фортификации редактор-филолог. — На том же уровне! Мне, по большому счёту, не принципиально — редут-люнет. Но уж теперь-то отличаю. Товарищ Гугл помог! А вообще-то, автор так написал. Я ему поверила и в суть вникать не стала.
      — И что такое контрэскарп или аппарель знаете? — издевательски интересовался компьютерщик Владик.
      — Детский сад! Да я лафет Канэ от лафета Насветевича отличаю! — жизнерадостно подхватывала шутовской флаг несведущая в военном деле женщина.
      — Профессионализьм! — уважительно хвалил Владик редактора.
      Смородинников любит творить в соавторстве с молодыми коллегами, за что Владик упорно зовёт его паханóм и уверяет, что лично г-н Смородинников не написал ни строчки.
      Они размещают текст и фотографии. Здесь выясняется, что Смородинников не указал, какая подпись к какой фотографии относится. Владик пересылает в Татьянин компьютер почти готовую статью, и она отправляет PDF автору с просьбой расставить правильно подписи.
      Ближе к концу рабочего дня в «макетировошную» заходит босс и, подытоживая события, интересуется:
      — Что удалось?
      — Почти всё, — торжественно рапортует Татьяна, — вот только журнал большой получается. За сто страниц перевалило. По объёму не укладываемся.
      — А на восемь делится? — озабоченно спрашивает Николай Николаевич.
      Количество страниц должно делиться на восемь для удобства работы типографии.
      — Уже нет. Кого-то резать надо, — вздыхает Татьяна.
      — От Смита кусок отрежьте, и дадим его с продолжением в следующем номере! — решает босс.
      — Его не хотелось бы. Он весь такой монолитный. Лучше, наверное, Желябина. И на два номера его растянем, — размышляет лучше всех ориентирующаяся в публикуемых текстах редактор.
      — А американца сделали? — спрашивает Н. Н.
      — Ещё нет! — подключается Владик.
      — Обрабатывайте американца и зовите меня. У него вроде длинная статья, может, её разобьём?
      — Сейчас попробуем и посмотрим, — обещает редактор.
      Так в течение дня по косточкам собирается скелет всего журнала, и к вечеру Татьяна рассылает макеты статей нескольким авторам на рассмотрение и указание замечаний.
      Она старается быть точной, пунктуальной и корректной.
      Владик недоволен:
      — Что вы с ними нянчитесь! Пусть «спасибо» скажут, что их вообще публикуют! Где это видано! Как напечатаем, так напечатаем!
      Но Татьяна педантична до такой степени, что сама себе не рада. И согласовывает с авторами все мелочи. Всё-таки люди старались, писали, надеются.
      На следующее утро она обнаруживает в почте несколько писем.
      Отзыв от Нестерова её радует: «Посмотрел, всё хорошо, со всем согласен. Спасибо!»
      Татьяна проникается искренней признательностью к этому благородному человеку.
      — Вот спасибо! — комментирует она и мысленно желает Нестерову счастья и здоровья, а журналу — побольше таких милых и покладистых авторов.
      Карпов слёзно просит исхитриться и включить в статью ещё два снимка. Он дотошно высчитал, что если убрать предпоследний абзац в его статье, сократить вступление и уменьшить в размерах одну иллюстрацию и две таблицы, то всё поместится. Татьяна с ужасом представляет себе реакцию макетировщика на карповскую рационализацию, а потому его предложение не вызывает у неё энтузиазма. Но как редактор она решает всё-таки пойти автору навстречу и что-нибудь придумать вместе с Владиком непосредственно у монитора.
      Желябин покушается на правила грамматики и требует поменять строчные буквы на прописные. Редактор очень вежливо сообщает ему в ответном послании, что правила орфографии они менять не будут, и со страхом открывает письмо от Смородинникова.
      Тот прислал ещё пару иллюстраций. На одной из них — картине — изображён казак времён Первой мировой войны с окладистой бородой и совершенно зверским перекошенным лицом. Татьяна любуется изображением, приглашает проходящего мимо главного редактора взглянуть и оценить новшество, советуется о целесообразности публикации и, получив санкцию на размещение, прикидывает, куда бы можно было фотографию воткнуть. Ещё Смородинников требует переместить пару снимков и указывает, как надо расставить подписи. В самом конце он просит изменить несколько фраз, довольно туманно и замысловато объясняя, что убрать и что вставить. Редактор с лёгким головокружением от невозможности постичь смысл перемещений и изменений распечатывает его письмо, нумерует претензии и маркером отмечает каждую.
      Затем она открывает письмо Притыкина.
      «Текст не тот!» — восклицает он, не здороваясь.
      — Тьфу! — в сердцах плюёт редактор.
      Статья Притыкина была очень «трудоёмкой»: изобиловала ошибками и ляпами. С ней долго и мучительно работали, пытаясь уразуметь и передать нормальным языком трудновыразимые притыкинские перлы, выполненные в стиле «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа».
      «Поменяйте на этот!» — категорическим императивом требует он.
      К письму приложен документ.
      Татьяна вспоминает, что текст Притыкин уже однажды менял. И ей пришлось милосердно вычитывать и править его по новой. Она распечатывает присланный вариант и начинает побуквенно сличать его с тем, что имеется в макете.
      Статья большая — на десяток страниц, и редакторские эмоции в адрес Притыкина просто неописуемы. С уже размещённой в журнале статьёй она просидела пару-другую дней, да и корректор тоже немало над ней потрудилась. В процессе вычитки выясняется, что «товарищ не понял», что ему просто поправили грамматику и стилистику, водрузив «шляпу» на место и придав его не очень грамотным художествам относительно приличный вид.
      Замечания Свенсона касаются каких-то мелочей. Татьяна тоже распечатывает их и помечает маркером необходимые изменения.
      После того, как всё сделано, она отправляется в «макетировошную» заниматься журналом.
      Они с Владиком хором искренне желают счастья Нестерову и принимаются за остальных авторов.
      Коррективы Карпова повергают Владика в негодование. Он не любит трогать уже сделанный макет, который сразу «ломается», и всё приходится делать заново.
      — Карпов просит добавить пару снимков, — осторожно, но с издевательской улыбкой сообщает «радостную весть» Татьяна.
      — Какой умный! — восклицает Владик. — Куда же это мы их добавим?
      Татьяна объясняет суть нововведений и добавляет главный карповский аргумент:
      — Он ещё детей хочет.
      — Ну-ну! — говорит Владик и, тихонько примурлыкивая успокоительную мелодию, которой убаюкивают младенцев, прокручивает-просматривает статью в поисках нужной картинки.
      — Так там же есть дети! — возмущается он, обнаружив фотографию.
      — Это не те дети! Он просил других. Я их в папку положила. Посмотрите, может, влезут? Говорит, что для него это принципиально важно.
      Внесение корректив сопровождается нелестными пожеланиями Карпову от Владика, которому приходится строить всё заново — снимки «поехали», текст «запрыгал», заголовки «ушли», макет «рассыпался».
      Однако Владик терпеливо и мастерски всё переделывает. После чего удаляется на очередной перекур.
      Через некоторое время он возвращается в офис и внесение корректив продолжается.
      Но вот дело доходит до Смородинникова.
      — И на сладкое Смородинников, — не предвещающим ничего хорошего голосом сообщает редактор.
      — Где он? — со вздохом спрашивает многоопытный Владик — Смородинникова они печатают не в первый раз и знают его мелочные «девичьи» капризы и странные заморочки.
      — Сразу после Свенсона, на семьдесят первой странице, — подсказывает уже знающая почти наизусть все страницы Татьяна.
      После чего достаёт распечатанный лист с пронумерованными замечаниями, выделенными жёлтым маркером, и не менее тяжело, чем Владик, вздыхает.
      — Во-первых, — тоном Вовки из Тридевятого царства из любимого в детстве мультика говорит редактор, — он хочет фотографию с семьдесят второй страницы переставить на семьдесят пятую.
      Пока Владик — само спокойствие. Он переставляет снимки и педантично выравнивает их.
      Татьяна ставит крестик на цифру «один».
      — Во-вторых, он прислал все подписи, пронумеровал их и страницы указал. Они в его папке в документе «Подписи».
      Они подписывают снимки. Редактор ставит второй крестик на цифру «два».
      — В-третьих, у него замечания по косметике, но это мы потом и без него сделаем.
      «Косметикой» Татьяна называет болды и курсивы, отступления и прочую текстовую визуальную ерунду.
      — Дальше он хочет поменять две фразы. Сейчас скажу, какие. Одну с семьдесят шестой страницы. Фразу я вам положила в его же папку в документ «Фразы».
      Нужную фразу на семьдесят шестой странице находят быстро и меняют безболезненно.
      В другой фразе с семьдесят седьмой страницы изменения не носят глобального характера. Поэтому редактор решает просто заменить пару слов непосредственно в макете — надо всего-навсего вместо слов «К этому моменту по причине...» написать «К тому времени в связи...».
      После того, как она озвучивает характер изменения, Владик уже нервно интересуется:
      — Ему, что, делать нечего?
      — Ну просил, — опять терпеливо вздыхает редактор, — автор всё-таки, ему кажется, что так лучше будет.
      — Вы, Татьяна, зря с ними так. Надо строго: дал текст — всё, ничего не меняем. А то распустились, обнаглели! То не так, это не эдак!
      Редактору и самой надоели эти игры в «уси-пуси», но она сердобольно «по принципу сильного» не обижать больных и слабых относится к авторам, поощряя тем самым их капризы.
      — Ну передумал! Ну блондинка! — вздыхает она в адрес Смородинникова и иже с ним. — Просит же человек!
      — Старик Гадюкин! — комментирует Владик. — Вы, что, не помните, какие гадости он в прошлом году про Карпова у себя на сайте писал?
      Но Татьяна отличается наивной привычкой не помнить зла и идти навстречу людям, веря в раскаяние и благие побуждения.
      Владик выделяет злополучную фразу. Татьяна говорит, что именно надо изменить, и длинной специально предназначенной для этого линейкой указывает в тексте на экране, где метаморфозы должны произойти. Владик убирает ненужное и впечатывает необходимое. После этого редактор внимательно перечитывает текст.
      — Вроде нормально, — с облегчением говорит она, — положите мне статью. Он просил ещё разок после всего её прислать.
      — Писатель! — в сердцах презрительно ворчит Владик. — Лучше бы с мужиками водку пил, чем такое писать!
      Он кладёт макет статьи в редакторский Паблик, а Татьяна потом отправляет PDF Cтарику Гадюкину.
      К вечеру они прокручивают и просматривают макет, проверяя, всё ли сделано, и любуются делом рук своих.
      — Вроде хорошо получилось, — удовлетворённо говорит Татьяна.
      — Что значит «получилось»?! — смеясь, осекает её благодушие Владик. — Сделали!
      Рабочий день окончен. Журнал почти готов. Завтра можно будет распечатать его и приниматься за вычитку. Потом внести изменения, поправить косметику и переносы.
      В итоге дня через два-три макет «уедет» наконец в типографию. Осталось чуть-чуть.
      На следующее утро редактор обнаруживает в почте гневное базарное письмо Старика Гадюкина.
      «Я Вас просил поменять всё совсем не так, как Вы сделали! Сколько можно это объяснять? Неужели непонятно? — негодует он. — Надо написать не „к тому времени”, а к „этому периоду” и колонтитулы выделить!»
      — «И незачем так орать!» — цитирует редактор милновского Кролика, обращаясь то ли к Смородинникову, то ли к монитору.
      Мимо на очередной перекур проходит Владик.
      — Смотрите, что Старик Гадюкин пишет, — останавливает его Татьяна.
      Владик заглядывает в документ на экране и возмущается.
      — А то мы про колонтитулы без него ничего не знаем! — комментирует он. — И чего мы с ним связались! Давно пора со Стариком Гадюкиным кончать! Выбросить его и не печатать! Сколько раз собирались уже! Писатель!
      Редактор тоже недалека от этой мысли и обещает себе, что со Смородинниковым они общаются в последний раз.
      И всё-таки они меняют очередной авторский бздык на новый его труднообъяснимый бздык.
      После чего Татьяна отправляет далёкому Смородинникову полный ехидства e-mail.
      «Уважаемый Вячеслав Иванович! — пишет она. — Мы поменяли слово „то” на слово „это” в указанном Вами отрывке».
      Больше в крючкотворные дискуссии с ним она не вступает.
      Через определённый промежуток времени журнал выходит и попадает в руки Старика Гадюкина. С редакционной же благородной помощью — ему отправили по почте авторские экземпляры.
      Тот немедленно вычитывает его и размещает на своём сайте рецензию. Старик Гадюкин с достоинством хвалит собственный написанный в соавторстве опус, а затем бурно и эксцентрично плюётся в мыслимые и немыслимые стороны. Больше всего его возмущает статья давнего хорошего журнального автора. Старик выискал в ней топонимический ляп. Автор назвал местечко под именем Орлиное гнездо Соколиным.
      Ну с кем не бывает! Можно было бы и посмеяться. Но Старик Гадюкин делает из описки катастрофу вселенского масштаба, гнобит автора, а вместе с ним всю редакцию, издателя и редактора лично. Татьяне даже не досадно — просто смешно. Странно, что они это пропустили. Обычно топонимику и она, и корректор проверяют дотошно. Но на сей раз бедное «гнездо» просочилось в текст именно в таком виде, став неорлиным.
      Старик Гадюкин страшен в гневе, он начинает импровизировать и называет редакцию, а вслед за ней и весь город Ослиным гнездом.
      Коллектив хохочет. Больше Старика в журнале не печатают, несмотря на очередную присланную им статью. Но издание он упрямо покупает и даёт ух какой страшный и разгромный «разбор полётов» на своём сайте до сих пор.


       Из книги «Портреты, прелести, причуды», Рига, 2014.